Мужик заслонился ладонью от лучей света с касок.

— Ну и чьи вы будете, ребята? И что делаете здесь, если куда идти, не знаете?

— Мы шли с друзьями, потерялись… — Павел почему-то сразу же захотел оправдаться… Он сам точно не знал, почему.

— А ты… Вы знаете, как выйти из пещеры? — спросила практичная Ирина.

— Сейчас и пойдем. Я отец Андрей. Я пришел поклониться Шару, вот как.

— Что?! Шару?!

— А что вы так? Ну, Шару. Мы Шар чтим, у Шара спрашиваем, что и как.

— Мы тоже шли к шару… искали.

— А что его искать? Вот он…

И мужик махнул рукой куда-то дальше, вдоль основного коридора, туда, где дети еще не были.

— Покажете?!

— Ну, ребята… Ну, у вас дела. Шли с друзьями, друзей потеряли. Как назад вернуться, не знаете. Без света ходить не умеете. Как пройти к Шару, тоже не знаете… А что умеете, что знаете?

Молчание. Мужик с интересом рассматривал детей, а они так же точно — его.

— И давно блукаете тут?

— Сутки…

— Устали, поди?

— Устали. Выведите нас наверх…

— Ну, пошли.

— А шар?! — тут же вспомнила Ирина.

— Нет, ребята, Шар — в другой раз. Я у Шара уже был, а вы ж на ногах не стоите.

Человек прошел мимо ребят, обдав их странным кислым ароматом — наверное, запахом шкур, нырнул в проход к пещере с покойниками.

— Ну, здравствуй, Поликарп, — окликнул он крайнюю мумию, в одежде заключенного, и осенил себя крестным знамением. — Помянул я тебя, так и знай. Свеча тебе стоит и стоять будет. Хотел ты этого — так и будет тебе, пророк.

И повернувшись к ребятам, человек мягко, даже наивно улыбнулся:

— Ну что, пошли наверх?

— Ох, пошли…

— Что, без света идти не можете? Тогда хоть один фонарь уберите… Мне глаза режет.

— А вам он вообще не нужен, свет?

— Иногда нужен, глаза все-таки устают.

— Так по пещере вы совсем без света ходите?

— Конечно… Как по лесу ночью, так и здесь.

— Так давайте мы вам светить будем. Все-так вам будет легче.

— Не лукавьте, дети мои, и не бойтесь, выведу я вас. А свет… Да зачем он мне, столько света? От ваших фонарей света на сто людей хватит.

Отец Андрей пошел по коридору назад, нырнул в узкий-узкий лаз, куда детям и в голову не пришло бы просочиться, свернул раз и второй точно зная, в какие ходы идти нужно, а какие лучше игнорировать. Он шел по Пещере так уверенно, что и дети сразу же приободрились.

Каменный пол поднимался, впереди чуть-чуть, но забелело. Еще полсотни метров — и дети встали, закрывая глаза от этого пронзительного света. Что характерно, отец Андрей как шел, так продолжал идти, прямо в этот пронзительный, разрывающий глаза, океан света.

Минут десять минуло, пока дети смогли подняться по коридору, лавируя между глыбами, пройти уже не пещерой, а узким ущельем. Ослепительный для них, ранний утренний свет еле пробивался через тучи. Это был совсем другой, незнакомый ход, и от него до грота с покойниками было от силы полкилометра пещерного пути.

18 августа 1999 года

В жаркий день 18 августа, вынужденный прервать отдых Михалыч не захотел искать Динихтиса и просить его помочь найти Павла с Ириной. План у него был другой, потому что вчера на застолье у Мараловых объявился другой человек, и этому другому Михалыч доверял куда больше. Вчера, в процессе прочего душевного общения перед Михалычем появилась физиономия человека, известного ему еще со времен археологического кружка. С тех времен, когда он возил семиклассника Бродова на конференцию школьников в Читу.

— Пашка, ты здесь что делаешь?!

— Осуществляю операцию прикрытия.

— Это как?!

Пашка порассказал, под ухмылки Маралова, и про занятия Стекляшкиных, и про свою защитительно-спасательную миссию. Вчера все было только весело, но вот сегодня все, что он знал о Павле, приобретало новый смысл. Не только то, что он знал о его деятельности здесь, в Малой Речке, но и все, что он знал о жизни Павла, о его знаниях, умениях и навыках.

В жару Павел даже для видимости не забрасывал удочки в бурные воды реки, а тихо бренчал на гитаре. Скамеечка при слиянии Малой Речки и Оя весьма подходила для такого сидения, — чтобы вот так сидеть, в тени то одного тополя (с утра), то другого (после полудня), смотреть на мчащуюся воду, на горы и лес, что-то думать, или вот, бренчать на гитаре, самого себя толком не слыша. Не зря же на этой скамейке просидел несколько лет, да так и помер строитель Города Солнца, начальник Горлестрансрубпрубдопмома, основатель Малой Речки партократ-идеалист Николай Семенович Прорабов.

— О, Михалыч! Давайте пиво пить!

— Не до того, Паша… Сын пропал.

— Как это пропал? Он же с вами…

— Другой сын пропал, который в пещеру пошел.

— Та-ак… И не вернулся, верно понимаю?

— Прибежали Мараловы… Там получилось, что они пошли в один проход, а Павел с Ириной — в другой. Подробности можешь узнать уже у них.

— Гм… — Павел смешно сморщил нос, впал в глубокую задумчивость. Потом вдруг широко разулыбался: — Михалыч, а ведь вы уже все решили! «Подробности можешь узнать»! Вы уверены, что я возьмусь! Вечно вы за других придумываете, кому что делать!

— Ничего я не решил, Паша. Я пришел тебя просить, чтобы мы пошли в эту пещеру. Ты же знаешь, если теряется человек — рассчитывать ни на кого нельзя.

Павел задумчиво кивнул, они встретились глазами, и дружно заулыбались. Потому что перед ними ярко встала одна довольно жуткая история, добавившая в шевелюре Михалыча не один седой волосок.

Экспедиция тогда работала на правом берегу Енисея, тоже в темнохвойке, но гораздо севернее Карска. Когда-то здесь стояла деревня, а вокруг нее, естественно, огороды, поля и покосы. Деревню «укрупнили», и она быстро исчезла с лица земли, а культурные земли стали быстро зарастать травой, потом кустарником. Оставалось подождать лет двадцать, чтобы здесь стеной встал новый лес — сначала березняк, осина, а потом уже и кедры с пихтами, а пока колхоз выпасал тут за лето штук по триста бычков. Пастухи жили по две недели со стадом, а потом сменялись, отдыхали в деревне, и это непостоянное население были все люди во всех окрестностях. Экспедиция должна была собрать данные — как быстро наступает лес на луга и бывшие поля.

Везде одинаковые кусты, какие-то тоже одинаковые бугры, круговерть протоптанных коровами дорожек, абсолютно без каких-либо примет, и посреди этого лунного ландшафта — разрушенные остовы домов. Почему-то деревянные дома очень быстро погибают, стоит уйти человеку. Жить можно было только в бане и в амбаре, сложенном из лиственничных бревен в полтора обхвата каждое, и каждый день надо было выходить в маршруты через этот кустарник, по протоптанным бычками тропкам и работать на лугах по пояс и по грудь в траве. Если день ясный, часам к двум на лугу станет сухо, а до того ходишь, собирая на одежду влагу с травы. Опытным путем установили, что вымокший с утра человек в ясный день просыхает часам к пяти вечера. Но это — в ясный день. В пасмурный день роса не сходит с травы совершенно, а вымокший не просыхает.