Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Прямо перед ними лёг перекрёсток, сотканный нитями божественного света. Геката провела Гермеса через него и сошла во тьму. Попасть в дом Гекаты, под покров Нюкты, можно было только так — сойти с тропы Мёртвых в мире живых, чтобы оказаться в царстве Теней, у маленького дома с яблоней и скамьёй, которую чинно охраняли три чёрных пса. Гермес на самом деле чувствовал себя не так плохо, как старался изображать, поэтому без труда запомнил дорогу, а после спокойно сидел на мягких шкурах у очага, пока Геката обрабатывала ему рану божественной мазью Аполлона. Над домом висели три луны, а в окно виднелась та часть покрова Нюкты, которая истончилась до такой степени, что приоткрывала вид на Зал Судеб.
— Ты мог умереть! — сетовала Геката. — У вас там, на Олимпе, у всех мозги отшибло или у тебя уникальный случай? Яд на когтях сирены опасен для богов. Зачем ты это сделал? — она отставила мазь и пересела так, чтобы смотреть ему в лицо. На Гекате больше не было его алого плаща, только чёрный хитон из лёгкой непрозрачной ткани, которая, однако, не скрывала красоту тела, а лишь подчёркивала её.
— Я много чего сделал. Важны ли причины? — Гермес посмотрел ей в глаза, она с честью выдержала это, даже не моргнула.
— Встань, — Геката поднялась и протянула руку, — рана почти затянулась, лучше завершить процесс стоя, чтобы не осталось шрама.
Гермес принял её руку. Что-то в ней изменилось: без ободка, в этой одежде она казалась не похожей на себя саму. Гермес и представить не мог, что Геката может быть такой естественной, нежной, домашней. Босая, она доставала ему до подбородка, но это не мешало ей смотреть на него сверху вниз.
— Это правда? — Геката обошла по кругу и коснулась его под предлогом проверить затянувшуюся рану.
— Что именно?
— Что Зевс отправлял тебя к Мойрам с согласием изгнать меня с Олимпа? — она говорила это спокойно, без явно-выраженной обиды и второго смысла. Просто проявляла любопытство.
— Откуда ты… — Гермес вздрогнул. Дурак! Дурак! Как он мог подумать, что она не узнает? Она злится и точно прогонит его. Он резко заинтересовался собственными сандалиями, решив смириться с любым исходом этого разговора. — Да, я сделал это, но тогда я понятия не имел, что в сообщении, и не знал, что речь идёт о тебе. Впервые я услышал о тебе в Фивах, многим позже встречи с Мойрами… многим позже твоего ухода с Олимпа. Я ничего не знал…
— Зачем столько слов? Я не виню тебя, просто хотела знать, скажешь ли ты правду, — Геката вздохнула и отвернулась, сцепив руки перед собой. — Если ты уже здоров, я спрошу Аида, сможет ли он встретиться с тобой.
— Подожди! — Гермес чуть не забыл, что сказал о встрече с Аидом. — Я солгал… — придумывать что-то, кроме правды, не было времени, сердце билось где-то в животе, в груди то вспыхивал пожар, то всё покрывалось коркой льда, он не мог позволить разговору закончиться вот так и не смог бы покинуть её сейчас, — вообще-то я пришёл в надежде увидеть тебя…
Она посмотрела на него так выразительно, что сразу стало ясно — не поверила.
— О, да брось! Твои шутки не…
Гермес сделал шаг к ней и, не позволив сомнениям поселиться в душе, прервал её речь поцелуем. И Геката, разрушая все представления о себе, ответила. О, Ананка-Судьба, она ответила, да так, что Гермес едва не потерял ориентиры. Мир рушился за его спиной и создавался заново, стрела Эроса плавилась в сердце, обращаясь в чистую божественную энергию, душа звенела от счастья и напряжения.
Поцелуй длился вечность… или мгновение, бесконечность бытия слились в нём, и вспышка угасающей звезды.
— Гермес, Гермес… — прошептала Геката, едва находя в себе силы разорвать поцелуй, — это неправильно, — она вцепилась ему в плечи, удерживая на расстоянии, — твои чувства опасны, я… — ей потребовалась вся сила воли, чтобы сделать шаг назад, — найди себе богиню, нимфу или кого-нибудь, кого одобрит Зевс… оставь меня… Есть богини моложе и прекраснее, что тебе…
— В тартар это всё! — Гермес одним рывком дёрнул её на себя и сжал в объятьях, прижимаясь губами к её уху. — Плевать мне на одобрение Зевса, мне ты нужна… ты, — он провёл ладонями по её рукам вверх, к плечам, шее и обнял лицо, — ты же сама чувствуешь эту связь, ты и сама всё знаешь. Геката…
Она сжала кулаки и снова, применив немного божественных сил, оттолкнула его. Благо, Сцилла здесь не имела никакой власти.
— Тебе не хватает проблем? Недостаточно одного спорного союза с Олимпом? — слова жалили и кололи, нанося раны посерьёзнее той, что оставила сирена. — И ты ошибаешься, я ничего не чувствую к тебе, я ничего не знаю и ничего от тебя не хочу.
— Ты хорошо лжёшь, драгоценная, — улыбнулся Гермес.
Геката не стала спорить, лишь качнула головой и пошла к выходу, собираясь выпроводить его, однако Гермес и не думал сдаваться. Он догнал её, развернул к себе и заключил в объятья более крепкие, чем прежде. Такие, чтобы она точно не смогла вырываться — здесь он в полной мере мог применить божественные силы и сделал бы это в случае необходимости.
— Ты прекрасная… — Гермес стал целовать её лицо, сопровождая каждый поцелуй словами, — ты необыкновенная… Многоликая Геката… драгоценный камень во мраке…
Геката сопротивлялась, но уже как-то нехотя.
— Гермес…
Она сдалась, прежде чем повторила его имя снова. Её руки обвили его шею, дыхание сбилось — Гермес с удовольствием отметил, как она подалась вперёд, прижимаясь к нему всем телом. Он ликовал, празднуя победу своего обаяния над её неприступностью, но оказалось, преждевременно. Пальцы Гекаты зарылись в его волосы, и Гермес сам не понял, как оказался на шкуре, где сидел до того — Геката толкнула его туда и склонилась над ним. В её глазах сияли звёзды. Гермес тонул в них и не мог совладать с этим невозможным притяжением. Он перехватил её руку и, пока Геката не поняла, что произошло, потянул её на себя и уложил на шкуры, нависая сверху. Геката взмахнула длинными ресницами.
— Ты возьмёшь то, чего желаешь, Вестник, — с придыханием произнесла она, — это разрушит чары Афродиты, и ты забудешь сюда дорогу. Ты согласен на эту сделку?
Зачарованный её голосом, взглядом, запахом кожи, Гермес не сразу понял, что именно она говорит. Но, когда, наконец, смысл слов сформировался в его затуманенной страстью голове, весь