Марш молчал.

«Как он перевел беседу на меня? — подумала Вин. — Он не льстец и все равно заставил меня говорить, точно так же, как я заставила говорить ею».

В конце концов, Вин была рада выговориться. Она нащупала сережку в ухе.

— Я мало что помню, — сказала она. — Но Рин говорил, что однажды вернулся домой и увидел, что мать вся в крови. Она убила мою маленькую сестренку, Мессили. Но меня не тронула, а дала вот эту сережку. Рин говорил… говорил, что мать держала меня на коленях и что-то бормотала, называя меня королевой. А у ее ног лежал труп сестренки. Он забрал меня у матери, и мы сбежали. Наверное, он спас мне жизнь. Может, потому я и оставалась с ним. Даже когда дела шли совсем плохо. — Вин покачала головой, глядя на Марша. — Ты просто не понимаешь, какой ты счастливчик. У тебя есть Кельсер.

— Да, пожалуй… Просто я… мне хотелось бы, чтобы он не обращался с людьми как с игрушками. Я готов убивать поручителей, но убивать обычных людей только за то, что они родились аристократами… — Марш покачал головой. — И дело не только в этом. Ему нравится, когда люди лебезят перед ним.

В его словах была правда. Но тем не менее Вин заметила в голосе Марша что-то еще. Зависть?

«Ты же старший брат. Марш. На тебе лежала ответственность… но ты присоединился к мятежникам, уйдя из воровской шайки. Наверное, тебя злило, что Кельсер всегда всем нравился».

— Но теперь, — продолжал Марш, — он меняется в лучшую сторону. Ямы Хатсина заметно повлияли на него. Точнее, она… ее смерть его изменила.

«А это что?» — вскинулась Вин, ощутив его боль. Глубокую боль, не такую, какую испытывают при смерти жены брата.

«Вот оно что… Дело не в том, что Кельсер нравился всем, а в том, что его выбрала одна конкретная женщина. Та, которую ты любил…»

— Так или иначе, — сказал Марш решительным тоном, — былая самоуверенность осталась в прошлом. Да, его план безумен, и я уверен, что отчасти Кельсер задумал все это ради личного обогащения, но… ему ведь не обязательно было помогать мятежникам. Он пытается сделать что-то хорошее, хотя сам в результате может погибнуть.

— Зачем продолжать, если ты уверен в поражении?

— Затем, что он намерен пропихнуть меня в братство, — ответил Марш. — А те сведения, что я смогу раздобыть там, помогут мятежникам и через сотни лет после того, как мы с Кельсером умрем.

Вин задумчиво посмотрела во двор.

— Марш, я не думаю, что ты до конца понимаешь Кельсера. То, как он разговаривает со скаа… то, как они смотрят на него…

— Я знаю, — сказал Марш. — Это началось, когда он придумал историю с одиннадцатым металлом. Я не вижу тут причин для беспокойства. Кельсер просто играет в очередную игру.

— Потому я и не понимаю, зачем он отправляется в путешествие. Он ведь на несколько месяцев отойдет от активных действий.

Марш пожал плечами.

— Он оставляет целую армию, которая будет работать на него. Кроме того, ему необходимо исчезнуть из города. Слухи о нем разошлись слишком широко, и лорды начали интересоваться выжившим в Хатсине. А если пойдут разговоры, что некий человек со шрамами был замечен рядом с лордом Реноксом…

Вин понимающе кивнула.

— Сейчас, — продолжал Марш, — он изображает из себя какого-то дальнего родственника Ренокса. И этот человек должен исчезнуть до того, как кто-нибудь признает в нем выжившего. Когда Кел вернется, то займет другое положение, будет пробираться в особняк через заднюю дверь и не снимать капюшон в Лютадели. — Марш немного помолчал и поднялся. — Ладно, основы я объяснил. Теперь тебе нужно потренироваться. Когда будешь пересекаться с туманщиками, сосредоточивайся на их алломантических пульсах. А если нам доведется встретиться вновь, я покажу тебе еще кое-что, но только при условии, что ты освоишь азы.

Он ушел с балкона, не попрощавшись, и Вин проводила его взглядом. Лишь через несколько месяцев они снова увиделись.

«На самом деле в них нет ненависти друг к другу, — думала она, облокотившись о перила балкона и глядя вниз, во двор. — Наоборот…»

Некоторое время она размышляла и наконец решила, что любовь близких родственников должна немного походить на те алломантические пульсы, которые ей теперь следовало искать… только ей это чувство было незнакомо, и она не могла его уловить.

Герой всех веков должен быть не человеком, а чистой стой. Тогда ни один народ не сможет на него претендовать, ни одной женщине не удастся удержать его, ни один король не сумеет его убить. Он не должен принадлежать никому, даже самому себе.

Кельсер спокойно сидел и читал, пока лодка медленно двигалась по каналу на север.

«Иногда меня тревожит, что я совсем не тот герой, каким меня считают», — было написано в дневнике. А дальше…

«Какие у нас есть доказательства? Слова давно умерших людей, неясные пророчества? Даже если поверить в предсказания, то как они соотносятся со мной? Правомерно ли считать события на Летнем Холме „ношей, удвоившей силы героя“? Несколько моих жен могли, наверное, связать меня „со всеми королями мира“, если смотреть под определенным углом. Можно найти десятки Фраз, так или иначе отсылающих к эпизодам моей жизни. Но точно так же они могут не иметь ко мне никакого отношения.

Философы уверяют, что пришло время, что были соответствующие знамения. Но я продолжаю думать: а что, если они выбрали не того человека? Так много людей зависит от меня. Они говорят, я буду держать в руках будущее всего мира.

Но что они подумают, если узнают, что их защитник — герой всех веков, их спаситель — сомневается в себе? Может, они вовсе и не будут потрясены. И пожалуй, это беспокоит меня сильнее всего. Что, если в глубине души они и сами удивлены — так же как и я?

Когда они видят меня, не видят ли они лжеца?

Рашек, похоже, думает именно так. Я знаю, что не должен позволять простому носильщику нарушать мое спокойствие. Но он из Терриса, оттуда, где рождаются пророчества. И если кто-то может заметить фальшивку, то почему не он?

И тем не менее я продолжаю свое путешествие, направляясь туда, где, как утверждают предсказания, я встречусь с судьбой… и все иду и иду, спиной ощущая взгляд Рашека. Завистливый. Насмешливый. Ненавидящий.

И еще я тревожусь, как бы мое высокомерие не погубило всех нас».

Кельсер опустил книгу. Лодка шла рывками: скаа усердно тащили судно. Кельсер радовался, что Сэйзед успел сделать для него копию дневника лорда-правителя, иначе ему нечем было бы заняться во время путешествия.

Да, дневник оказался чрезвычайно интересным. Завораживающим и в то же время зловещим. Странно было читать слова, написанные самим лордом-правителем. Кельсеру лорд-правитель всегда представлялся не столько человеком, сколько… тварью. Злобной силой, которую необходимо уничтожить.