– Что ж, начнем осмотр с часовни. – Крисси указала на здание часовни.

Мы пересекли кусок красной земли и вошли в небольшую часовню. Какие-то шаткие на вид лавки были приспособлены под скамьи для верующих. Большая картина с изображением Христа на кресте висела над кафедрой.

– Итак, один человек по имени Карл Стрехлоу прибыл в эту миссию, чтобы попытаться обратить аборигенов в христианство, – прочитала мне вслух Крисси то, что было написано на информационной табличке внизу. – Он приехал сюда из Германии вместе со своей семьей в 1894 году. И с тех пор эта миссия стала функционировать на постоянной основе. Он, как и пастор, который возглавил миссию уже после него, увлекся культурой местного народа аранда и его традициями, – продолжила свои пояснения Крисси, пока я разглядывала смуглые лица, изображенные на многочисленных картинах. Все люди на них были облачены в белые одежды.

– А кто такие эти аранда? – спросила я у нее.

– Туземное племя, обитавшее в здешних местах.

– Они еще живут здесь?

– Да. Насколько мне известно, в 1982 году власти официально вернули этим людям земли, когда-то принадлежавшие им. В том числе и ту территорию, на которой располагается миссия Хермансберг. Так что сегодня эта миссия принадлежит законным собственникам.

– Здорово, правда?

– Да. Во всяком случае, такой шаг со стороны властей достоин уважения. Идем дальше, осмотрим и все остальное.

Продолговатое здание под железной крышей оказалось школой. На школьной доске до сих пор сохранились какие-то слова и картинки.

– Между прочим, – продолжила свой экскурс Крисси, – согласно имеющейся здесь информации, в эту миссию никогда не привозили детей аборигенов, рожденных вне брака, и всяких прочих полукровок, которых органы опеки насильно отбирали у матерей. Сюда приходили сами или привозили детей только по доброй воле.

– И все эти люди… они фактически становились христианами, да?

– Утверждать это со всей определенностью трудно. Но все они обязаны были посещать церковные службы, читать Библию. Хотя наверняка священники благоразумно закрывали глаза, если аборигены продолжали и дальше соблюдать свои культурные и национальные традиции.

– Получается, что они верили или делали вид, что верят, в две разные религии?

– Да. Я и сама такая же, – ухмыльнулась в ответ Крисси. – Как, впрочем, и остальные аборигены, проживающие на территории современной Австралии. А сейчас давай-ка сунем свои носы в домик Наматжиры, полюбопытствуем, что там хранится.

Дом Наматжиры состоял из нескольких основных помещений с бетонированными стенами. В одной из комнат на каминной полке стояла фотография, на которой я сразу же узнала лицо Наматжиры. Крупный мужчина с такими же крупными и сильными чертами лица. Он оживленно смеется, щурясь на солнце. Рядом с ним скромно стоит застенчивая женщина с шарфом на голове.

– Альберт и Рози, – прочитала я подпись под картиной. – А кто такая эта Рози?

– Его жена. При рождении ей дали имя Рубина. У них с Наматжирой было девять детей. Четверо умерли еще при жизни Наматжиры.

– Зачем им только нужен был камин в такой жаре? – искренне удивилась я, ткнув пальцем в камин, тоже попавший в кадр.

– А ты поверь мне на слово, подруга, по ночам в этой пустыне бывает такая холодина, что не приведи господь.

Одно полотно, висевшее на стене, сразу же привлекло мое внимание. Я подошла поближе, чтобы разглядеть его.

– Это кисти самого Наматжиры? – поинтересовалась я у Крисси.

– На табличке указано, что это он нарисовал.

Я принялась внимательно разглядывать акварель. В отличие от типичных живописных полотен, нарисованных аборигенами, Наматжира искусно изобразил красивый пейзаж: в одном углу – эвкалипты, теряющиеся в белой дымке, на переднем плане стелются необъятные просторы, запечатленные в мягких, пастельных тонах, а на заднем фоне взметнулись ввысь пурпурно-алые горы Мак Доннелл или, как их тут зовут, хребты Мак Доннелл. По технике очень похоже на полотна импрессионистов. Оставалось лишь поражаться, как этот человек, выросший посреди бескрайней пустыни, абориген по рождению и христианин по дальнейшей жизни, смог самостоятельно приобрести столь самобытный и неповторимый стиль.

– Не совсем то, что ты предполагала увидеть? – осторожно поинтересовалась у меня Крисси.

– Пожалуй, что так. Ведь большинство полотен туземцев, которые мы с тобой видели в картинных галереях города, выполнены в традиционной технике пуантилизма, в виде таких отдельных точечек.

– Наматжиру обучал живописи белый художник по имени Рекс Баттарби. Он находился под большим влиянием импрессионистов. Собственно, и в Австралию он приехал затем, чтобы запечатлеть на своих картинах здешнюю природу. Именно у него Альберт и научился технике акварельной живописи.

– Слушай, Крисси! Я впечатлена твоими познаниями. Кажется, ты знаешь все на свете. Я права?

– Только то, что мне действительно интересно. А я ведь тебе уже говорила, что всерьез увлекаюсь искусством. Тем более что Наматжира – это, можно сказать, моя страсть.

Я последовала за Крисси на выход, по пути размышляя о том, что и для меня до недавнего времени искусство тоже было всем. Но сейчас былая страсть угасла почти полностью, и я потеряла всякий интерес к живописи. Однако внезапно до меня дошло, что я очень-очень хочу, чтобы этот интерес снова вернулся.

– Мне надо в туалет, – сказала я, выходя во двор, где по-прежнему царил испепеляющий зной.

– Уборная вон там. – Крисси указала направление поисков.

Я быстро пересекла дворик, подошла к будочке и увидела на ее дверях красочное объявление.

Еще никогда в своей жизни я не справляла малую нужду на такой скорости. Пописала и тут же выскочила из кабинки как ошпаренная.

– Нам пора в обратный путь, – сказала Крисси. – Зайдем на пост дежурного, прихватим с собой пару бутылок воды в дорогу.

В этом домике размещалась не только билетная касса, но и сувенирная лавка. Мы подошли к прилавку, чтобы расплатиться за воду.

– Вы можете на время оставить мне эту фотографию, мисс? – спросил у меня мужчина. – Хочу показать ее кое-кому из тех, кто постарше. Завтра вечером здесь будет проводиться ежемесячное собрание старейшин. Может, кто-нибудь из стариков опознает мальчонку, запечатленного рядом с Наматжирой. Самому старому члену нашей общины уже девяносто шесть, но память – дай бог каждому! Острая, как у молодого.

– Я… – Я глянула на Крисси в некотором смятении. – Получается, что нам снова надо будет ехать сюда, чтобы забрать эту фотографию?

– Я буду в городе в субботу. Мне не составит труда привезти вам снимок. Только оставьте номер своего мобильника и укажите, где вы остановились.