Мидуинтер тихо посадил его опять на стул и сам сел возле него.

– Когда вы приметили сегодня утром, что у меня нездоровый вид, – начал он, – я сказал вам, что придумывал способ поправить свое здоровье и намерен поговорить с вами об этом после. Это после наступило теперь. Я уже несколько времени был не в духе, как говорится. Вы сами это приметили, Аллан, не раз с вашей обыкновенной добротой извиняли многое в моем поведении, которое иначе было бы непростительно даже в ваших дружеских глазах.

– Милый мой, – перебил Аллан, – неужели вы намерены отправиться в путь в такой проливной дождь?

– Дождь ничего не значит, – возразил Мидуинтер, – дождь и я – старые друзья. Вы немного знаете, Аллан, жизнь, какую я вел, прежде чем вы встретились со мною. Я с самого детства привык к трудностям и ко всякой погоде. Ночь и день, иногда несколько месяцев кряду голова моя не имела кровли над собой. Много лет я вел жизнь дикого зверя, может быть, мне следовало бы сказать жизнь дикаря, между тем как вы были дома и счастливы. Во мне еще остались задатки бродяги… Вам неприятно слышать, что я говорю о себе таким образом? Я не буду вас огорчать, я только скажу, что комфорт и роскошь нашей здешней жизни иногда, я думаю, слишком обременительны для человека, для которого комфорт и роскошь чужды. Мне ничего более не нужно, для того чтобы поправиться, кроме воздуха и движения, менее сытных завтраков и обедов, мой милый друг, чем я имею здесь. Дайте мне воротиться к тем трудностям, для исключения которых нарочно устроен этот комфортабельный дом, дайте мне встречать ветер и непогоду, как я привык встречать их ребенком, дайте мне поутомляться от долгого пути, не имея экипажа под рукой, и голодать, когда наступает вечер, а впереди целые мили до ужина, дайте мне постранствовать недели две, Аллан, пешком к северу, к йоркширским болотам, и я обещаю воротиться в Торп-Эмброз лучшим собеседником для вас и для ваших друзей. Я ворочусь, прежде чем вы успеете соскучиться обо мне. Мистер Бэшуд займется делами в конторе. Только на неделю и для моей собственной пользы отпустите меня!

– Мне это не нравится, – сказал Аллан. – Мне не нравится, что вы оставляете меня так внезапно. В этом есть что-то странное и туманное. Зачем вы не попробуете ездить верхом, если вам нужно больше движения? Все лошади в конюшне в вашем распоряжении. Во всяком случае, вы не можете ехать сегодня. Посмотрите, какой дождь.

Мидуинтер посмотрел в окно и тихо покачал головой.

– Я совсем не думал о дожде, – сказал он, – когда я был ребенком и зарабатывал себе пропитание с пляшущими собаками. Зачем мне думать об этом теперь? Промокнуть мне и вам, Аллан, две разные вещи. Когда я служил у рыбака на Гебридских островах, на мне по целым неделям не было сухой нитки.

– Но вы теперь не на Гебридских островах, – настаивал Аллан. – Я ожидаю наших друзей из коттеджа завтра вечером. Вам нельзя ехать раньше послезавтра. Мисс Гуилт будет играть на фортепьяно, а вы любите игру мисс Гуилт.

Мидуинтер отвернулся застегнуть ремни на своем дорожном мешке.

– Доставьте мне другой случай послушать мисс Гуилт, когда я ворочусь, – сказал он, не поднимая голову и старательно застегивая ремни.

– У вас есть один недостаток, мой милый, и он в вас увеличивается, – заметил Аллан. – Когда вы что-то забрали себе в голову, вы самый упрямый человек на свете; вас нельзя убедить послушаться рассудка. Если вы хотите уйти, – прибавил Аллан, вдруг встав, когда Мидуинтер молча взял свою палку, – я хочу идти с вами и попробовать также трудности жизни.

– Идти со мной, – повторил Мидуинтер с какой-то горечью в голосе, – и оставить мисс Гуилт?

Аллан опять сел и, видимо, согласившись с силой этого возражения, замолчал. Не говоря ни слова более со своей стороны, Мидуинтер протянул руку и простился. Оба были глубоко растроганы, и оба старались скрыть свое волнение друг от друга. Аллан прибегнул к последнему средству, которое помогало сохранить твердость его духа: он старался продлить минуту прощания шуткой.

– Вот что я скажу вам, – произнес он. – Я начинаю сомневаться: совершенно ли вы вылечились от вашей веры в сон? Я подозреваю, что вы просто бежите от меня.

Мидуинтер посмотрел на него, не зная, шутит Аллан или говорит серьезно.

– Что вы хотите сказать? – спросил он.

– Что вы мне говорили намедни? – возразил Аллан. – Что вы сказали об этой комнате и о втором видении сна? Вот второе видение! – воскликнул он, опять вскочив на ноги. – Дождь бьет в окно. Вот луг и сад. Вот я стою там, где стоял во сне, и вот вы стоите там, где стояла тень. Вся сцена вполне, и за окном, и дома, и это я узнал на этот раз!

На минуту жизнь опять зашевелилась в умерших останках суеверия Мидуинтера. Лицо его изменилось, он с жаром, почти свирепо оспаривал слова Аллана.

– Нет! – сказал он, указывая на мраморную фигуру, стоявшую на пьедестале. – Сцена неполная, вы забыли кое-что по обыкновению. Сновидение ошибочно на этот раз, слава богу, совершенно ошибочно! В вашем сновидении вы видели статую, лежавшую в обломках на полу, и вы наклонились над ними с волнением и гневом. А статуя стоит цела и невредима, а в вашей душе нет и следа гневного чувства.

Он схватил Аллана за руку. В ту же минуту им овладело сознание, что он говорил и действовал так серьезно, как будто верил в сон. Румянец опять вспыхнул на его лице, и он отвернулся в смущении.

– Что я вам говорю? – сказал Аллан, смеясь, несколько тревожно. – Эта ночь на корабле так же, как прежде, тяготит вашу душу.

– Ничего не тяготит меня, – отвечал Мидуинтер с нетерпением, – кроме моего мешка на спине и времени, которое я теряю здесь. Я пойду и посмотрю, не прочищается ли небо.

– Вы вернетесь? – спросил Аллан.

Мидуинтер отворил французское окно и вышел в сад.

– Да, – отвечал он с прежней кротостью в голосе, – я ворочусь через две недели. Прощайте, Аллан. Желаю вам счастья с мисс Гуилт!

Он затворил окно и вышел в сад, прежде чем его друг успел бы опять открыть окно и последовать за ним. Аллан встал и сделал шаг в сад, потом остановился у окна и вернулся к своему креслу. Он так хорошо знал Мидуинтера, что чувствовал совершенную бесполезность пытаться следовать за ним или возвратить его. Он ушел, и не было надежды