Однако существовали способы обращения с врагами. Выстраивание врагов на краю ямы и расстрел их в затылок вряд ли был одним из таких способов. Егер попробовал вообразить, как бы он сам делал это. Представить такое было нелегко, если вообще возможно. Но если бы рейх продолжал оставаться в состоянии войны и вышестоящее командование отдало бы ему приказ… Егер замотал головой. Он попросту не знал.

По другую сторону ящика, менее чем в метре, его еврейский напарник видел, как Егер спотыкается. И то, что Макс это видит, заставляло Егера спотыкаться еще чаще. Если евреи могут одним махом превратиться из врагов рейха в соратников по оружию, переварить факт их массового истребления еще труднее.

— Неужели, черт возьми, у вас есть совесть? — В голосе Макса звучало лукавство.

— Разумеется, у меня есть совесть, — возмущенно ответил Егер.

А потом вновь умолк. Если у него есть совесть, о чем он только что машинально заявил, как тогда ему удавалось игнорировать все те, вполне возможные действия Германии? Даже мысленно он не хотел называть это более определенным словом.

К облегчению Егера, лес впереди начал расступаться. Это означало, что их ожидает самая опасная часть миссии — пересечение открытой местности вместе с грузом, который они похитили у ящеров. По сравнению с идеологической пропастью, по краям которой они с Максом находились, физическая опасность неожиданно показалась приятным разнообразием. Пока Егер был поглощен собственной жизнью, ему было некогда заглядывать в эту пропасть и видеть там штабеля мертвых людей с аккуратными дырочками в затылке.

Уцелевшие бойцы отряда собрались на краю леса. Скорцени принял командование на себя. Из-под груды опавших листьев он выволок несколько ящиков, похожих на тот, что тащили Егер и Макс, но без свинцовых оболочек.

— По двое на каждый, — приказал Скорцени. Он сделал паузу, чтобы партизаны, понимающие по-немецки, перевели его слова остальным. — Теперь мы разобьемся на двойки, чтобы ящерам было как можно труднее определить, который из ящиков настоящий.

— А как мы узнаем, что настоящий груз попадет куда надо? — спросил один из партизан.

Все оборванные, перепачканные люди, русские и немцы, закивали, услышав вопрос. Они по-прежнему не особенно доверяли друг другу — слишком уж яростно они до этого воевали, чтобы такое доверие было возможно.

— Настоящий груз понесут по одному человеку с каждой стороны, — решил Скорцени. — И в поджидающей их повозке тоже находятся по одному человеку с каждой стороны. Если они не попытаются убить друг друга, все окончится благополучно. Понятно?

Эсэсовец рассмеялся, показывая, что пошутил. Егер взглянул на Макса. Еврей не смеялся. На его лице было выражение, которое Егер часто замечал у младших офицеров, столкнувшихся с серьезной тактической проблемой. Макс взвешивал свое мнение. Это значило, что и Егеру придется взвешивать свое.

Скорцени продолжал:

— Каждая из пар двинется поочередно. Та, что понесет настоящий груз, будет третьей.

— Кто вам сказал, что вы Бог? — спросил один из партизан.

Изуродованная шрамом щека эсэсовца скривилась от наглой усмешки.

— А кто вам сказал, что нет?

Скорцени немного обождал, не будет ли еще возражений. Их не последовало. Тогда он подтолкнул в плечо человека из ближайшей пары и крикнул:

— Пошел! Пошел! Пошел! — словно то были парашютисты, выпрыгивающие из транспортного «юнкерса-52».

Спустя некоторое время в путь двинулась вторая пара. Затем Скорцени вновь крикнул:

— Пошел! Пошел! Пошел!

Егер с Максом выскочили из леса и устремились к обещанной повозке. Она ждала их в нескольких километрах к северо-востоку, за пределами наиболее охраняемой ящерами зоны. Егеру хотелось с максимальной скоростью одолеть это расстояние. Но при хлюпаний по осенней распутице с тяжелым ящиком такое едва ли было возможно.

— Терпеть не могу этот мерзкий дождь, — признался Макс, хотя он, как и Егер, знал, что по снегу, который не за горами, преодолеть этот путь было бы еще труднее.

— Сейчас я совершенно не возражаю против дождя, — заметил Егер. — По этим хлябям ящерам будет труднее гнаться за нами, чем по твердой земле. К тому же из-за низкой облачности нас не засечь с воздуха. Честно говоря, я не возражал бы и против тумана.

— А я бы возражал, — сказал Макс. — Мы бы заблудились.

— У меня есть компас.

— Очень предусмотрительно, — сухо проговорил Макс.

Егер посчитал эти слова комплиментом, пока не вспомнил, как их использовал Макс, описывая поставленное на конвейер убийство в… как называлось то место? Ах да, Бабий Яр.

Внутри у майора закипела злоба. Самое скверное, он не знал, на кого направить ее: то ли на своих соотечественников, замаравших честь мундира, то ли на этого еврея, рассказавшего ему про те события и заставившего его обратить на них внимание. Егер бросил взгляд на Макса. Как всегда, Макс внимательно следил за ним. У него не было проблем с отысканием объекта для своей ярости.

Егер повернул голову и оглянулся назад. Пелена дождя почти скрыла лес от глаз. Он увидел одну из отвлекающих пар, но только одну.

Ящеры подняли в воздух новые вертолеты, и на сей раз их не могла остановить никакая зенитка. Из лесу послышались винтовочные выстрелы, но воевать с винтовкой против любой из винтокрылых машин было столь же напрасной затеей, как атака польской кавалерии против немецких танков, когда война — человеческая война — только начиналась.

И все же пули винтовок возымели какое-то действие. Свистящий звук вертолетных винтов не становился громче. Эти опасные машины кружили над деревьями. Послышался стрекот их пулеметов. Когда он стих, новые залпы из винтовок сообщили, что кто-то из отряда еще жив. Пулеметные очереди возобновились.

Звук вертолетов изменился. Егер оглянулся, но за завесой дождя ничего не увидел. Тем не менее он попытался быть оптимистичным:

— Возможно, они садятся, чтобы прочесать лес. Если так, все их поиски будут напрасны. Макс не разделял его оптимизма.

— Не считайте их кретинами, черт бы все побрал, до такой степени.

— Их нельзя назвать хорошими солдатами, особенно в тактике, — серьезно ответил Егер. — Они достаточно смелые и, естественно, имеют замечательную технику. Но попросите их сделать что-либо не запланированное заранее, и они начнут топтаться на месте.

«В этом смысле они даже хуже русских», — подумал Егер, но предпочел не высказывать свои мысли вслух.

Огонь с вертолетов не уничтожил всех людей в лесу. Винтовочные выстрелы захлопали вновь, и к их канонаде добавился стрекот пулемета. Затем с более резким и хлопающим звуком им ответили автоматы ящеров.

— Они высадили войска! — воскликнул Егер. — Чем дольше они там задержатся, тем больше у нас шансов на успех.