– Ты что, капитан, там бормочешь? – неожиданно услышал он голос Бортника.

– Да так… Вспомнил кое-что…

– Поди, Ниночку свою? – улыбнулся товарищ.

Жаков не ответил. Он посмотрел на умирающего Козырева и тяжело вздохнул. «Бедный, а ведь его жена ждет в Москве, – подумал. – Но, может, он все же выкарабкается? Так не раз бывало на войне. Человек минуту назад вроде бы признаков жизни не подавал, а вдруг приходил в себя».

Но Козыреву не повезло. Он так и умер, не приходя в сознание.

– Бедный, бедный старик, – покачал головой Жора. – Разве кто думал, что так получится?

Жаков смахнул рукавом со щеки предательскую слезу.

– Мы все – заложники непредвиденных обстоятельств, – сказал он.

– Вот именно, – подтвердил Бортник. – Сегодня он, а завтра, быть может, кто-то из нас. Такая вот жизнь. Успокаивает лишь то, что Козырев до конца выполнил свой долг. Так мы и напишем в рапорте.

– Напишем, – согласно кивнул Алексей. – Глядишь, и орден человеку дадут… Посмертно, – добавил он.

Жора грустно улыбнулся.

– Вот именно, что посмертно, – он помолчал и вдруг: – Хороший был мужик.

Жаков вздохнул.

– Плохой бы никогда не полез под пули…

– А что, и я по Зинке своей соскучился. Всего-то на несколько дней отлучились, а кажется, вечность прошла… Эх, сейчас бы стаканчик самогонки… Товарищ Жаков, разве мы не заслужили? – спросил он старшого.

– А кто сказал, что не заслужили? Вот вернемся – тогда и отпразднуем… А по чужим бабам ты прекращай бегать, – строго посмотрел он на Жору. – Особо когда на службе. Кстати, знаешь, почему Стенька Разин бросил за борт персиянку?..

– Ну и почему же?.. – задетый за живое, спросил Бортник.

– Да потому, что из-за нее он о деле забыл… А когда вдруг вспомнил, решил избавиться от красавицы.

– Жестоко, – вздохнул Жора. – Можно было бы как-то по-другому уладить этот вопрос.

– Ну что с ним поделаешь! – покачал головой Жаков. – Нет, это пьяницу можно от бутылки оторвать, а бабника от юбки – никогда. На то он и бабник.

– Ладно, вы тут болтайте, а я пойду перекурю, – вместо того чтобы обидеться, сказал Бортник. – А заодно и обстановку проверю.

А скоро его веселый баритон уже звучал за стенкой, вызывая жизнерадостный всплеск женских эмоций. И от этого и у соседей веселее становилось на душе.

Время шло, а погрузка все не начиналась. Ждали прибытия воинских подразделений. Люди волновались. Иные провели в порту всю ночь в надежде первыми попасть на корабль.

Где-то неподалеку натруженно работали портальные краны. Взяв на борт тяжелую технику и орудия, транспортные суда брали курс на Владивосток. Здесь же шла разгрузка вставших у стенки причала сухогрузов. Облепив, словно муравьи, палубы, корейские докеры цепляли тросами груз – контейнеры, поддоны с кирпичом, лес, технику, – после чего стрелы кранов аккуратно переносили его на причал. Рядом сновали буксиры, перепахивая винтами жирную гладь замазученной воды. А милях в двух от берега на рейде ждали своей очереди другие посудины. Их силуэты неясно прорисовывались сквозь сизую дымку горизонта. Портовая жизнь. Суетливая и напряженная. И так изо дня в день…

…Было начало мая. Утра стояли еще сырые и прохладные, и все же уже чувствовалось дыхание близкого лета. Вокруг зацветали сады, наполняя пространство густыми душистыми разливами. Неподалеку с шумом волновалось море, вплетая свои соленые запахи в общую картину весны. Изредка среди зыбкой небесной хмури появлялось солнце, и тут же на припеках земля начинала волноваться молодой зеленью. Все готовилось к теплу, все было настроено на рождение чуда. И вот оно наступило.

– Сакура зацвела! – однажды утром, поднявшись с постели и подойдя к окну, воскликнула Нина. – Ты слышишь, Леша? Я говорю, сакура зацвела…

– Вот и хорошо, – не открывая глаз, произнес муж.

Он никак не хотел просыпаться. Накануне они до полуночи просидели с комендантом в прокуренном кабинете, составляя план действий на случай эвакуации. Несколько часов назад сверху поступила команда быть готовыми сняться с якоря – вот и заработали механизмы. Тут не только они – все гарнизоны, все штабы и воинские службы были сейчас в запарке. Все пришло в движение, будто бы кто-то нечаянно разбудил огромный муравейник. «И почему Москва до сей поры держала нас в неведении? – удивляется Алексей. – Сказали бы, что сорок восьмой станет годом вывода войск из Китая и Кореи, заранее бы приготовились. А то приходится все делать в спешке. А разве можно такую громадину в одночасье сдвинуть с места? Это же сколько людей нужно эвакуировать! Вот уж будет Вавилон так Вавилон. Однако приказ есть приказ и его надо выполнять».

– Как они тут без нас-то будут? – складывая стопками папки с документами и скрепляя их шпагатом, озабоченно произнес Степа Кашук. – Чуть что – бегут не куда-нибудь, а к нам в комендатуру. Мы для них все – и царь, и Бог. А тут вдруг самим нужно будет решать вопросы… Вот вчера, к примеру, приходит ко мне начальник жилищного управления. «Как, – спрашивает, – ему быть? Крестьяне валом повалили из деревень в город, жилплощадь требуют, а никакого распоряжения на этот счет нет». Я сам в растерянности. «Это плохо, – говорю, – что крестьяне бегут в город. Надо бы остановить этот процесс», а он мне: «Да вы, товарищ комендант, не знаете, что там у них творится. У людей и землю отобрали, и орудия производства – всех в коммуны загоняют». Я говорю: «Ну и что из того? У нас тоже такое было – и ничего…»

«Ну так уж и ничего! – подумал Жаков. – Ты, брат, из городских, тебя не тронула коллективизация, а я-то знаю, что это такое. Это, если хочешь знать, будет похлеще атомного взрыва над Хиросимой. Там пострадал один город, а тут все крестьянство огромной страны.

Ничего, привыкнут жить самостоятельно. Не вечно же нам за них думать. Ну а коли что – пусть приезжают, учатся. Это нас никто не учил, потому и шли наобум. Теперь-то опытными стали. Индустриализацию провели, всеобуч, две войны вот выиграли. Так что дело идет».

И вот они на пристани. Еще третьего дня у стенки причала здешней гавани пришвартовался трехпалубный теплоход с громким именем «Ильич», который еще недавно назывался «Адольф Гитлер». Трофейный. Громадина, каких Алексей даже в кино не видел. До этого он курсировал по маршруту Шанхай – Находка, вывозя из Китая эмигрантов, пожелавших вернуться на родину. Сталин ясно дал понять: примем всех бывших соотечественников, бежавших после Гражданской за границу. Те и клюнули. В основном то была интеллигенция – врачи, преподаватели университетов, литераторы, музыканты… Говорят, когда они сошли в Находке с корабля, тут же бросились целовать землю. Плакали, радовались, благодарили советскую власть. Но радость эта была недолгой. В один прекрасный день на них надели наручники и отправили в лагеря. Видно, вспомнили о приказе наркома внутренних дел Ежова от тридцать шестого года, по которому все эмигранты, нашедшие пристанище в Китае, обвинялись в шпионаже в пользу Японии. По этому же приказу в Харбине были арестованы почти двадцать тысяч бывших соотечественников из тех шестисот тысяч, что после Гражданской, покинув родину, обосновались в Поднебесной. Остальные бежали: одни – в Шанхай, другие – в Австралию, третьи – в Канаду…