— Вы занимались правом, Жибасье. А ведь это открывает любые двери.

— Верно, однако, к несчастью, я этим не воспользовался.

— Это непростительно со стороны человека, который знает уголовный кодекс, как вы, то есть досконально.

— И не только наш кодекс, добрейший мой господин Жакаль, но и кодексы всех стран.

— А когда вы учились?

— В часы досуга, которые мне предоставило правительство.

— И в результате ваших занятий…

— … я пришел к выводу, что во Франции необходимы большие реформы.

— Да, например, отмена смертной казни.

— Леопольд Тосканский, философствующий герцог, отменил ее в своем государстве.

— Верно; а на другой день сын убил отца: преступление неслыханное за последние четверть века.

— Но я изучал не только это.

— Да, вы также изучали финансы.

— С особым усердием. И вот по возвращении я застал финансы Франции в плачевном состоянии. Не пройдет и двух лет, как долг достигнет баснословной цифры!

— Ах, и не говорите, дорогой господин Жибасье.

— У меня прямо сердце разрывается, как подумаю об этом, однако…

— Что?

— Если бы спросили меня, государственная казна была бы полна, а не пуста.

— А мне, напротив, казалось, дорогой господин Жибасье, что, когда один негоциант доверил вам свою кассу, он вскоре застал ее, наоборот, пустой, а не полной.

— Добрейший господин Жакаль! Можно быть весьма плохим кассиром, но отличным спекулятором.

— Вернемся к государственной казне, дорогой господин Жибасье.

— Хорошо. Итак, я знаю средство против мучительной болезни, которая ее опустошает. Я знаю, как вырвать этого червя, гложущего все народы и называемого Бюджетом; я знаю, как отвести от правительства народный гнев, подобный грозовой туче.

— Какое же это средство, мудрейший Жибасье?

— Не смею сказать.

— Сменить кабинет министров, не так ли?

— Нет, сменить образ правления.

— О, его величество был бы рад, если бы услышал ваши слова, — заметил г-н Жакаль.

— Да, а на следующий день после того, как я выражу свое мнение открыто, что и подобает честному человеку, меня тайно арестуют, станут рыться в моей корреспонденции, запустят руку в мою личную жизнь.

— Ба! — воскликнул г-н Жакаль.

— Все так и будет. Именно поэтому я никогда не буду участвовать ни в каком заговоре… Однако…

— Ни в каком заговоре, дорогой господин Жибасье? — переспросил г-н Жакаль, приподняв очки и пристально взглянув на каторжника.

— Нет… Однако могу похвастаться: я получал блестящие предложения!

— Вы не договариваете, Жибасье.

— Мне хотелось бы, чтобы мы друг друга поняли.

— Не компрометируя один другого, верно?

— Вот, именно.

— Хорошо, но давайте поговорим. У нас есть время… Пока есть!

— Вы торопитесь?

— Отчасти.

— Надеюсь, не я вас задерживаю?

— Наоборот, именно из-за вас я здесь. Итак, продолжайте.

— На чем мы остановились?

— Вы остановились на вашем втором «однако».

— Однако, сказал я, мне страшно, что когда я освобожусь…

— Когда вы освободитесь?..

— Я ведь давно отвык от свободы, понимаете?

— И вы боитесь злоупотребить своей свободой?

— Совершенно точно… Итак, представьте, что я увлекся, ведь я человек увлекающийся…

— Знаю, Жибасье, в отличие от господина де Талейрана, вы поддаетесь первому побуждению, а оно дурно.

— Хорошо. Вообразите: я вступаю в один из заговоров, замышляемых вокруг трона старого короля, — и что произойдет? Я окажусь меж двух огней: держать язык за зубами и рисковать головой или донести на сообщников и рисковать честью!

Господин Жакаль не сводил взгляда с губ Жибасье, словно вытягивая из него каждое слово.

— Стало быть, дорогой Жибасье, вы упрямо сомневаетесь в своем будущем?

— Ах, добрейший господин Жакаль! — продолжал настаивать каторжник (опасаясь, что сболтнул лишнее, он попытался отступить). — Если бы вы хоть на четверть питали ко мне те же дружеские чувства, какие испытываю к вам я, знаете, что бы вы сделали?

— Говорите, Жибасье. И если это в моей власти, я готов исполнить вашу просьбу. Это так же верно, как то, что сейчас над нами светит солнце!

Возможно, г-н Жакаль употребил это выражение по привычке. Справедливости ради отметим, что в эту минуту солнце светило над Сандвичевыми островами.

Жибасье отвел взгляд от окна, и в его глазах мелькнула красноречивая насмешка: как раз в то время, как г-н Жакаль вздумал призвать солнце в свидетели, его на месте-то и не оказалось! Но он сделал вид, что не заметил этого и принимает призыв инспектора всерьез.

— Ну что же, — проговорил Жибасье, — раз вы расположены сделать что-то ради меня, устройте так, чтобы я отправился в путешествие, добрейший господин Жакаль.

Я буду чувствовать себя не в своей тарелке до тех пор, пока не оставлю пределов Франции.

— Куда бы вы хотели отправиться, дорогой господин Жибасье?

— Куда угодно, только не на юг.

— Неужели вы не любите Тулона?

— И не на запад.

— Да, это из-за Бреста и Рошфора… В таком случае, наметьте свой маршрут.

— Я бы предпочел поехать в Германию… Представляете, я до сих пор не знаю Германии!

— Это означает, что вас там тоже не знают. Я заранее предвижу выгоды путешествия по этим нетронутым местам.

— Да, можно заняться исследованием местности.

— Вот именно!

— Я с особым удовольствием занялся бы исследованием… старой Германии.

— Вы говорите о старинных немецких замках?

— О Германии бургграфов, колдунов, Карла Великого, — словом, о Germania mater 46.

— Значит, вы будете рады отправиться с заданием на берега Рейна?

— В тот день как я получу такое задание, исполнятся все мои мечты!

— Вы говорите искренне?

— Это так же верно, как то, что солнце сейчас над нами не светит, добрейший господин Жакаль!

На сей раз в окно выглянул г-н Жакаль и, видя, что его собеседник призывал в свидетели отсутствовавшее светило, отнесся к утверждениям Жибасье с доверием.