class="p1">А сейчас её ведь совсем не будет. Неделю-две-месяц, сколько там потребуется, чтобы Агата восстановилась?

И все это время Генриху предстоит оставаться с собой наедине. В этих условиях предложение Джули было прекрасным, своевременным и удобным.

И вопиюще предательским.

Еще одна волна боли прокатывается от сердца до пальцев ног, проникая в каждую клеточку тела Генриха.

А изнутри Гнев Небес прожигает даже сильнее, чем на распятии снаружи. До мелкой дрожи в мышцах. До ноющей слабости и легкой тошноты.

— Для чего ты просила помилования, Джул? — медленно, проговаривая каждое слово, интересуется Генрих. — Неужто только для того, чтобы спать со мной? Правда?

Она выдерживает его взгляд несколько секунд, потом опускает ресницы и мелко трясет головой.

— Нет? Чудно. А то я уж думал, что зря отмазывал тебя перед святошами, — Генрих раздраженно встряхивает головой, — мы больше не вернемся к этому вопросу. Ты раз и навсегда услышишь слово “Нет”, что я тебе скажу. Нас не будет.

— Я ведь хочу тебе помочь, понимаешь, Генри? — тихо шепчет Джули. — Хочешь, будем вместе, только пока она не восстановится. Яд Реджи сильный — ждать придется долго. Как ты собираешься с этим справляться?

— Я не знаю, — честно отвечает Генрих, — но знаю точно, что мои гнилые потроха принадлежат моей птичке. Она поверила в меня, она сняла меня с креста, она мне доверилась, позволила быть с ней. И предавать её только для того, чтобы мне было попроще… Нет, Джул, я не собираюсь.

— Господи, Генри, — Джули округляет глаза, — да ты по уши в неё влюблен, ты понимаешь?

Это не требовало никаких пояснений.

Он понимал.

Он понимал это еще в ту секунду, когда шел добровольно сдаваться Триумвирату, лишь бы не подвергать больше риску светлую душу Агаты Виндроуз.

А уж сейчас…

— Ты пришел ко мне сломленным и испепеленным, — тихо произносит Джули, обхватывая себя руками, — все что было в тебе — огонь твоей ненависти и жажда мести. Я так ненавидела и Миллера, и Сессиль, и ту грязную дрянь — твою смертную жену. Всех, кто сломили тебя, помогли хорошему в тебе умереть и исчезнуть. Но таким как сейчас я тебя никогда не видела. Не знала. Эта малышка… Она настолько хороша?

Впервые за этот проклятущий день по губам Генриха проходится действительно теплая улыбка.

— Настоящее чудо, Джул. Настоящее чудо!