– Да, я вынужден был держаться… для этого именно мне нужна была воля… в этом заключалось мое усилие… потому что я жил всегда в шаге от катастрофы.

– Во всяком случае, он не виноват. Даже если бросал камни. Ведь он не хотел тебя искалечить. Ты даже не уверен, бросал ли он вообще.

– Не бросал, так каким-нибудь другим способом сделал бы то же самое… но сейчас все прошло…

– Ты что-то не то говоришь. Так нельзя.

– Ясность в подробностях не обязательна. Главное – суть.

– Но если подробности так сомнительны, то и все прочее может существовать лишь в твоем воображении.

– Чем воображение хуже фактов?

– Воображение истинно только для тебя, и нельзя, исходя из него, обвинять другого человека. Есть ведь разница между совершением ужасного поступка и представлением о его совершении!

– И все равно кто-то виноват. Воображение подсказывает, где правда. Его подсказке можно доверять.

– Но это же настоящее безумие!

– Нет, нет. У меня слишком много доказательств. Посмотри на мою бедную руку. Я ничего не придумал. Негнущаяся, как доска. Пальцы не соединяются. Неудивительно, что люди меня избегают. Пальцы, как когти, словно я черт, а не человек.

– Я не вижу ничего такого…

– Но все равно и тебе бросается в глаза.

– Да, но только потому, что… я тебя знаю.

– Странно, что при этом женщины мною не брезгуют. Скорее наоборот.

– Ты пробовал лечить?

– В самом начале – да. Но потом бросил. Безнадежное дело.

– Можно бы еще раз попробовать. Ведь медицина не стоит на месте. Дай посмотрю.

Остин вытянул правую руку, открыв истрепанную грязную манжету. Мэвис взяла его ладонь. Концы пальцев были красными и опухшими от постоянного обгрызания ногтей. Она притронулась к неподвижным пальцам.

– Больно?

– Нет.

– Мне кажется, в них есть подвижность. Тебе обязательно надо показаться специалисту. Я расспрошу знакомых.

Она осторожно массировала пальцами его ладонь, двигала ее в разные стороны.

– Странно, – произнес он.

– Что?

– Ни одна женщина не… не делала такого… с моей рукой.

* * *

«Прелестный домик без мебели. Тихая местность. На границе Сассекса и Сэррея. Подходит для художника или артиста».

– Как ты на это смотришь, дорогая? – прочтя очередное объявление, спросила Митци.

– Смотрю скептически. Мне не нравится формулировка «Подходит для художника или артиста».

– Почему?

– Потому что означает сырость, дырявую крышу и отсутствие нормальной кухни.

– Но крышу можно починить и с сыростью справиться. Кроме того, дом недорогой… А вот еще одно. Звучит заманчиво. «Продам старую мельницу. Колесо действует. В пруду водится форель».

– Но мы не рыбаки. А колесо будет страшно шуметь.

– Ну тогда вот это: «Прекрасный объект для реконструкции и расширения…»

– Не хочу уже ничего реконструировать.

– А это? «Дом в георгианском стиле»…

– Наверное, целый замок.

– Погоди, дай дочитать. «Дом в георгианском стиле. Небольшой. На четыре семьи. Обширный сад».

– Рядом адское шоссе. И вечные ссоры насчет сада.

– «Бывший амбар с выгоном». Неплохо. Псу было бы где бегать.

– Митци, детка, спустись на землю!

– Ну что я могу поделать – мне нравится мечтать, особенно когда ты рядом. Надо же псу где-то бегать, ведь так?

Был поздний вечер. Они сидели в доме у Митци. Она под предлогом, что вечера уже прохладные, а на самом деле исключительно ради уюта, разожгла огонь в камине. Угощались бутербродами и запивали белым вином. Шарлотта, задумав отучить приятельницу от пьянства, ввела лечебный курс: сухое вино плюс херес, и ничего более крепкого.

– Лотти, а какого пса купим? Колли или охотничьего?

Шарлотта смотрела на огонь. Растрескавшееся полено на одном конце раскалилось едва ли не до белизны.

– Ни один из этих домов нам не по карману, Митци.

– Но если я продам свой, станет по карману. Еще выясню насчет того места в редакции спортивной газеты. Если устроюсь, придется найти дом недалеко от станции, чтобы можно было добираться до работы. Может быть, где-то в Доркинге, или в Галлифорде, или в Кенте…

– Что ж… но я тоже хочу вложить средства…

– Не засоряй мозги. Я все устрою. Как назовем пса?

– Я тоже пойду работать, – сказала Шарлотта. – Могу освоить пишущую машинку или поступить в библиотеку.

– Ровер, Фидо, Бонза.

– О нет. Псу больше подходит… Ганимед… или Пирр, или…

– Пирр, неплохо. Пусть будет. Пирр, к ноге!

– Митци, не спеши продавать дом.

– Я решила окончательно. Ты уже написала Остину, чтобы возвращался к себе домой?

– Еще нет. А ты уверена?..

– Я уверена. А ты?

Шарлотта по-прежнему глядела на раскаленное полено.

– Да.

– И сразу переедешь ко мне?

– Да. Но буду вносить плату за квартиру.

– Ни в коем случае. И не будешь меня стыдиться?

– Что за глупые разговоры, Митци?

– Тогда переезжай скорее. Я боюсь, что ты передумаешь.

– Хорошо. Напишу Остину и перееду.

– А может, тебе кажется, что я тебя принуждаю? Может быть, ты чувствуешь себя как бы прижатой к стенке… или… приговоренной?

– Я себя чувствую прекрасно, – ответила Шарлотта. Поудобней расположившись в кресле, она смотрела на приятельницу.

Митци, нарядившаяся в черный брючный костюм и белую блузку с черным галстучком, была сейчас похожа на пухлую, круглощекую красавицу былых времен – смешную и в то же время полную очарования. Волосы были старательно подстрижены. Полное лицо излучало здоровье и радость жизни. Она, смеясь, потянулась за очередным бутербродом.

В первое время Шарлотта подчинялась равнодушно. Еще в больнице Митци стала вести себя по отношению к ней как хозяйка. Сидела у постели, когда Шарлотта еще лежала без сознания. Приветствовала ее, когда очнулась. И с тех пор Шарлотта как бы перешла в собственность Митци.

Шарлотта не слишком ясно, но все же сознавала эти ее претензии. Именно Митци заказала такси, которое отвезло Шарлотту из больницы домой. Когда приехала Клер, Шарлотта уже уехала. Именно Митци, как потом выяснилось, заказала молоко и заполнила холодильник продуктами. Именно Митци приготовила завтрак в день приезда. Какая услужливость, какая заботливость! Шарлотта поблагодарила, сказала «Всего доброго» и закрыла дверь. Звонила Клер. Звонил Гарс. Клер напомнила, чтобы она не оставалась в одиночестве, что ей нельзя оставаться в одиночестве и чтобы… Шарлотта ответила, что чувствует себя прекрасно, не хочет ни к кому ходить в гости и принимать у себя тоже. Звонил Мэтью и поклялся позвонить еще раз, чтобы договориться о встрече. Еще раз позвонила Клер с вопросом: знает ли Шарлотта о смерти Дорины от удара тока в отеле в Блумсбери? Нет, она не знала. На что Клер ответила: по-моему, ты должна была знать. А может, заглянешь? Нет. Лежа в постели, Шарлотта думала о Дорине. В первую минуту она пережила потрясение, но успокоилась как-то слишком быстро, куда быстрее, чем ожидала. Ну разумеется, сейчас Мэтью начнет утешать Мэвис. Она размышляла о своей попытке уйти из жизни и о нынешней жизни в подвешенном состоянии. Поискала снотворное. Но не нашла ни одной таблетки. Какое-то время плакала.