— Ну как там дела у нас, в Святой земле? — улыбаясь из-под кустистых бровей, спросил мой бывший раб, а ныне сенешаль [73]Гронвудских владений. И похоже, эти дела его не особенно интересовали, потому что он тут же перешел к тому, что входило в его нынешние обязанности: — Поскольку миледи нет в замке, я распорядился, чтобы одна из ее дам прибыла в Гронвуд, дабы все приготовить к вашему приезду.

При этом он сильно покраснел, а я постарался подавить улыбку. Понял: вызванная им дама не кто иная, как Клара Данвиль.

Так и было — Клара собственной персоной появилась на ступенях у главного входа, чтобы по традиции поднести хозяину замка кубок вина. Она пополнела, став похожей на холеную, заласканную хозяевами кошечку. При этом женщина лукаво улыбалась; ее черные косы были уложены на французский манер — петлями вдоль щек.

— С возвращением, милорд, — улыбнулась она на мой откровенно разглядывающий ее взгляд. — Не желаете ли освежиться с дороги? Я велела нагреть воды в купальне.

Обычай требовал, чтобы господина, вернувшегося после долгой отлучки, мыла сама хозяйка, и Кларе предстояло исполнить и эту обязанность. И она прекрасно с этим справилась. В купальне — горнице с низким потолком и камином во всю стену — уже все было готово. На скамье в ряд стояли кувшины с горячей водой, на ларе было сложено белье, рядом висела чистая и выглаженная одежда. У камина виднелась огромная дубовая лохань, опоясанная обручами из начищенной меди, — над нею поднимался пар. Влажный воздух был насыщен ароматом розмарина и ромашки.

Я остался доволен и похлопал Клару по щеке.

— Толковая девочка!

Раздеваясь, я подумал о том, как вела бы себя Бэртрада, окажись она на месте Клары. Обычно моя супруга краснела, отворачивалась и швыряла опустевшие кувшины, пока я, сжалившись, не отпускал ее. А вот Гита… шаловливая и нежная маленькая послушница скоро научилась находить удовольствие в этой процедуре. Здесь, в этой купальне, мы сплетались в объятиях, а потом она забиралась ко мне в лохань, мы мыли друг друга, беседовали и ласкались… и сами не замечали, как снова начинали предаваться любовным утехам. Суровое монастырское воспитание Гиты не мешало ей быть свободной и чувственной. Она доверяла мне, и ее целомудрие быстро отступало, когда мне на ум приходила та или иная любовная фантазия.

Эти воспоминания неожиданно возбудили меня. А тут еще руки Клары, намыливая мои плечи, спину, живот, оказались такими ласкающими. Я заметил ее быстрый взгляд из-под ресниц — в нем был явный вызов. Я улыбнулся ей, она же склонилась, не прекращая меня мыть, ее рука скользнула под воду, и я втянул сквозь зубы воздух, чувствуя ее смелое прикосновение, ее ласку. Ах, чертовка! Конечно, я понимал, что в своем желании услужить Клара не совсем бескорыстна. Леди Бэртрада часто обижала ее, и Клара была бы не прочь добиться моей благосклонности, а с ней и защиты. Я видел ее влажные, прилипшие к вискам завитки черных волос, скользнул взглядом по пышной груди, заметил, что там, где льняная ткань лифа намокла, отчетливо проступают темные круги сосков. И неожиданно взял ее ладонью за затылок, притянув к себе. Ее яркие улыбающиеся губы тут же раскрылись навстречу моим.

Она была опытной в искусстве соблазнения. Малышка Данвиль, о которой ходило столько слухов и которая любила этот сладкий грех. Хотя явное предпочтение отдавала каменщику Саймону, даже не оставляла надежд женить его на себе. Отчего так страдал Пенда…

Мысль о Пенде отрезвила меня. Я отодвинулся к противоположному краю лохани, да так резко, что вода выплеснулась через край.

— Вот что, Клара… Похоже, тебе давно пора замуж.

Я произнес это, все еще задыхаясь от поцелуя. Клара разочарованно сморщила носик и с вызовом фыркнула:

— Пора-то пора, да как быть, если он сам не желает?

— Наверняка потому, что хотел бы видеть своей женой достойную женщину. И то, что ты оказалась здесь… Может статься, именно так он намерен проверить тебя.

Клара хихикнула, подхватила суконную рукавицу для мытья и принялась намыливать.

— Достойную женщину!.. А сам? Сам-то он ни одной юбки не пропускает!

— Ты ошибаешься. Он весьма разборчив.

— Разборчив? За то время, что он строит башню в Незерби, можете мне поверить — он там всех перепробовал, даже с кухаркой Трит переспал, хотя она хромоножка и заикается.

Я едва сдержался, чтобы не расхохотаться.

— Погоди, Клара, я вовсе не о Саймоне. Я говорю о Пенде.

Ее рука замерла у меня на спине.

— О Пенде? Хм… Мне, конечно, иной раз казалось… Но он так груб!..

— Ты сама виновата. Пенда давным-давно любит тебя, но ты бегаешь от него, а иным не составляет труда добиться твоей благосклонности. Неужели Пенда вовсе не мил тебе?

Клара продолжала намыливать меня и сосредоточенно молчала. Наконец она спросила:

— А что, Пенда и впрямь готов жениться на мне?

Как и всякой женщине, ей хотелось замуж.

— Непременно женится, если ты покажешь себя достойной вступить в брак.

Больше мы к этой теме не возвращались.

Клара добросовестно закончила свое дело, насухо вытерла меня чистым полотном и подала халат, подбитый кроличьим мехом. Однако взгляд ее при этом оставался весьма задумчивым.

— Ты должна понять, Клара, что отныне Пенда не просто слуга. Он мой сенешаль, и ты возвысишься, если сумеешь доказать, что не уронишь в браке чести мужа.

Я отправил Клару к Пенде, велев передать, что ожидаю его в замковом саду. Это было тихое местечко за одним из мощных контрфорсов донжона. Здесь росла айва, несколько яблонь, вдоль стены тянулись грядки с целебными растениями. При Бэртраде все это пришло в запустение и заросло сорными травами. И только розы, которые Гита посадила у ограды в ту пору, когда Гронвуд еще был не достроен, пышно разрослись бело-розовым цветом, оплетая кладку стены и распространяя в вечернем воздухе сладкое благоухание.

Вскоре я почувствовал, что рядом кто-то есть. У Пенды с его внушительной комплекцией до сих пор сохранилась приобретенная еще в Святой земле привычка двигаться бесшумно. Вот и теперь он возник, как призрак, в трех шагах от меня, и в глазах у него стоял немой вопрос. Похоже, он был взволнован, и наверняка его волнение касалось малышки Клары.

— Все в порядке, старина. Но с твоей стороны было излишне смело так искушать меня.

Он с облегчением перевел дыхание. Надо же, как полонила моего сторожевого пса эта ветреница. Будто опоила любовным зельем, сама не ведая о том.

При мысли о любовном зелье мне снова вспомнилась Гита. Сколько бы ни минуло времени, сколько бы женщин ни было у меня после нее, сколько бы ни пытался я привязаться сердцем к собственной жене, — я не мог забыть мою саксонку. Словно мы оба выпили любовный напиток, и с тех пор наши сердца нам больше не принадлежали.