— Да пребудет с вами благословение небес, милорд. — Она склонилась в поклоне с грацией, которая сделала бы честь и самой изысканной нормандке. — Прекрасный день, не так ли? И ярмарка в Гронвуде отменная.

Что это был за разговор? Ничего не значащие слова — поздравления в связи с моим благополучным возвращением из-за моря, мои вопросы о продаже шерсти и ее уклончивые ответы… Чтобы сломать лед официальной холодности, я спросил о нашей дочери — единственном, что нас еще связывало. Гита шутливо ответила, что девочка здорова и прелестна, но было бы безумием брать ее с собой в Гронвуд на торги — слишком уж тут шумно и людно.

— И все-таки я хотел бы повидать Милдрэд, — настаивал я.

— Разумеется, я не могу запретить вам это, милорд, — проговорила Гита после некоторого колебания. — Когда у вас найдется свободное время, будем рады видеть вас в Тауэр-Вейк.

Ну что ж, по крайней мере, теперь у меня было ее приглашение. А Гита вновь заговорила о торговле — о том, что привезла на ярмарку свыше полутора сотен тюков шерсти, которые обошлись ей в двести фунтов, но рассчитывает сбыть товар не меньше чем за четыреста. И тут же, взглянув на поджидавших ее фламандцев, заторопилась и принялась извиняться, что ее ждут дела.

Я молча склонил голову, разрешая ей удалиться. Эта гордая, прекрасная и невозмутимо спокойная женщина совершала сделки, не уступающие моим, и, разумеется, ни в малейшей степени не нуждалась в опеке. Пенда прав — граф Норфолк нужен ей только для того, чтобы подыскать достойного мужа.

Мужа? Да я скорее снова облачился бы в плащ тамплиера и отправился воевать с сарацинами, лишь бы уклониться от выполнения этой части своих опекунских обязанностей!

Я уныло поплелся в сторону замка. Миновал первый двор и у вторых ворот встретил Хорсу. Он стоял, опираясь спиной на цепь опущенного моста и поглаживая сидящего на его руке сокола в клобучке. Несмотря на жару, Хорса был в длинной накидке из белой овчины поверх простой туники без рукавов, его голые до колен ноги обвивали ремни грубых башмаков. Прямо тебе сакс из времен, когда еще не состоялась битва при Гастингсе.

Я что-то пробормотал насчет того, что охотничьи птицы ныне как никогда в цене — я готов был толковать с Хорсой о чем угодно, только не о том, ради чего он явился в замок. Я не мог и не хотел это обсуждать. Однако Хорса последовал за мною во внутренний двор.

Он был одним из самых почитаемых танов в Норфолке, но не из числа тех, кого я бы пригласил к себе на пир. Его бунтарское прошлое было еще у многих на слуху. Поэтому, чтобы случайно не столкнуться с кем-либо из нормандских гостей, я попросту опустился на широкую ступень крыльца главной башни и сказал, что готов его выслушать.

Я взглянул на его лицо — и что-то дрогнуло в моем сердце. Хорса с годами все больше походил на моего отца. Он начал лысеть, его лоб и темя оголились, и только сзади на плечи ниспадали длинные русые пряди. Мой отец выглядел почти так же, как и мой брат, — я сказал «брат», ибо уже не имел сомнений, что мы от одного корня. И оба влюблены в одну и ту же женщину. Что ж, бывает. И я почти безразлично выслушал его просьбу отдать ему в жены Гиту Вейк.

Это было не первое его сватовство к моей подопечной. В первый раз он имел неосторожность обратиться с этим к Бэртраде. Тогда все у них могло бы сладиться — я бы вернулся и с горечью узнал, что Хорса с благословения моей супруги завладел моей возлюбленной… Вряд ли мне удалось бы доказать неправомочность такого брака — Бэртрада в ту пору была в любимицах у отца… Но при чем тут былое, если Хорса — вот он, стоит передо мной, разглагольствуя о том, что леди Гите отнюдь не приличествует в ее возрасте жить в одиночестве, а он готов оказать ей честь и взять хозяйкой в свой бург Фелинг.

— И если вы действительно желаете своей подопечной добра, так вам и следует поступить, — закончил Хорса с такой самоуверенностью, что мне захотелось его ударить.

— Ты это серьезно, Хорса? Но ведь мы оба помним, что ты не всегда по-доброму обходился с нею.

Возможно, мой голос прозвучал жестче, чем следовало. Хорса тотчас сообразил, о чем я, и пустился в пояснения, что никогда бы не причинил зла внучке великого Хэрварда, а решился угрожать ей ножом только в поисках выхода в минуту опасности. Взаправду же он желает Гите Вейк только добра, готов взять ее под свой кров даже с незаконнорожденным ребенком, а когда придет срок — выделить Милдрэд приданое.

По-своему он намеревался поступить благородно. Он и вправду верил, что у них с Гитой могло что-то получиться, ради этого даже изменил своим нарочито грубым замашкам и тщательно сдерживал свою неприязнь ко мне. Но его красноречие пропало впустую, несмотря на преподнесенного мне охотничьего сокола.

В свою очередь я постарался как можно спокойнее втолковать ему, что не стану распоряжаться судьбой моей подопечной без ее воли. Руки Гиты Вейк добиваются многие достойные мужи, и я еще не решил, кого следует признать наиболее подходящим.

Хорсе, однако, все это было известно и без меня — и вся его благородная сдержанность вмиг улетучилась. Он прорычал, что я не смею отдавать внучку самого Хэрварда кому-либо из псов-поработителей, а затем, склонившись ко мне и бешено вращая глазами, заявил, что я слишком хитер и буду еще долго продолжать дразнить женихов рукой Гиты, выжидая удобный момент, чтобы снова сделать ее своей любовницей.

Ему нельзя было отказать в проницательности. Я молча наблюдал за тем, как он удаляется, метя плиты двора полами овчинной накидки, и не испытывал ничего, кроме печали. Из нас двоих Хорса вел себя куда более прямо и достойно по отношению к той, которую мы оба любили.

Я застыл на ступени, чувствуя себя несчастным и потерянным. Затем взглянул на сокола Хорсы, понуро сидевшего на моей руке, — и вдруг ослабил удерживающие птицу опутенки, сорвал клобучок и подбросил вверх, отпуская на свободу.

О, если бы так легко и просто я мог отпустить мою Гиту!..

Этот день и в остальном выдался для меня неудачным. Только на ярмарке все шло как должно, я мог бы быть вполне доволен. Но есть в жизни нечто куда более важное, чем прибыли и барыши, — то, что не зависит от нашего разума и воли. И мое сердце еще не раз получало болезненные уколы, ибо сегодня все претенденты, словно сговорившись, явились просить руки Гиты Вейк.

Едва удалился Хорса, как ко мне обратился барон де Клар. В его просьбе была прямая корысть — ведь если в соответствии с майоратом [75]его старший сын унаследует все имение, младшему более чем выгодно получить в жены состоятельную леди из фэнленда. Гита войдет в могущественный клан де Кларов, это упрочит ее положение, а тем самым и положение Милдрэд.

Затем, совершенно неожиданно для меня, о Гите Вейк завел речь мой шериф де Чени. Он мне нравился, я уважал его за смекалку, дружелюбный и ровный нрав. И с Гитой они могли бы поладить. Но тут и лорд д’Обиньи, явившись ко мне со своим белобрысым племянником, затронул ту же тему. Юноша даже опустился передо мною на колено, заявив, что ради того, чтобы видеть леди Гиту счастливой, готов пожертвовать жизнью.