— Ну-ну, довольно, довольно, — нетерпеливо буркнул герцог.

Впрочем, состояние его день ото дня улучшалось. Этим вечером к столу впервые была подана непересоленная каша, а замок вдруг исполнился какой-то особо чарующей пустотой, — во всяком случае, над ухом больше не бормотали всякие призрачные голоса.

Герцог опустился на трон. Впервые трон показался ему мягким и уютным.

Рядом с герцогом, уперев в ладонь челюсть и не сводя с Шута пристального взгляда, восседала герцогиня. Поведение леди Флем вызывало у Шута некоторую озабоченность. Похоже, ему удалось нащупать нужный ритм взаимоотношений с герцогом — хитрость состояла в том, чтобы не оступиться, когда маятник безумия снова увлечет герцога в кромешные бездны безысходности, — однако герцогиня не на шутку тревожила его.

— Выходит, слово и впрямь вещь могущественная, — промолвила она.

— Именно так, госпожа.

— И ты порядком поднаторел в этой науке.

Шут кивнул. Именно благодаря слову он прошел огонь и воду Гильдии. Ведьмы и волшебники полагали, что слова всего лишь инструменты для достижения заданной цели, тогда как сам Шут считал, что слова — это уже сами по себе вещи.

— Слово способно изменить мир, — сказал он. В ее взгляде мелькнула хитрая искорка.

— Ты уже говорил это нам. Но я остаюсь при своем мнении. Мир меняют сильные люди. Сильные люди и их поступки. Слова же подобны марципану, которым посыпают пирожные. Неудивительно, что ты убежден в могуществе слов. Ты слаб, и слово твое единственное оружие.

— По-моему, ваша светлость ошибается. Пухлые пальцы герцогини отбили злую дробь по подлокотнику трона.

— А вот это суждение мог бы держать при себе.

— Я слышал, будто герцог намерен пустить лес на дрова, — резко сменил тему Шут. — Так ли это?

— Деревья обсуждают меня, — пробормотал герцог Флем. — Когда я еду по лесу, то слышу, как они перешептываются. Сеют обо мне грязную ложь!

Шут поймал быстрый взгляд герцогини.

— Однако, — продолжал Шут, — этот план встречен яростным отпором.

— Со стороны кого?

— Народ возмущается. Герцогиня вспыхнула.

— Вздор! — взревела она. — Какое это имеет значение? Мы — властители этой страны. И народ будет исполнять то, что ему велят, а ослушники — безжалостно истребляться.

Шут подпрыгнул, выкинул коленце и рьяно замахал руками, призывая герцогиню смягчиться.

— Но, сокровище мое, так можно остаться без подданных, — проговорил герцог.

— Совершенно необязательно, совершенно необязательно! — запричитал Шут. — Вам никого не нужно истреблять! Ведь на самом деле вы осуществляете… — с минуту он собирался с духом, беззвучно шевеля губами, — долгосрочную, широкомасштабную программу поднятия сельскохозяйственной индустрии, обеспечения занятости в деревообрабатывающем секторе, высвобождения новых площадей под потенциальные инвестиции, а заодно искоренения рассадника криминогенной среды.

На сей раз всполошился сам герцог:

— И как же я всего этого добьюсь?

— Просто-напросто пустишь лес на дрова!

— Да ведь ты только что сказал нам…

— Помолчи, Флем! — прервала его герцогиня, пронзая Шута долгим взором. — А если мы захотим пустить на дрова дома неугодных нам людей?

— Назовите это градостроительной расчисткой, — не моргнув глазом ответил Шут.

— А если приказать их сжечь?

— Градостроительная расчистка с применением экологостойкой технологии.

— А если землю, на которой они стояли, еще и солью посыпать?

— Ей-ей… Это, наверное, будет градостроительная расчистка с применением экологостойкой технологии наряду с мероприятиями оздоровления окружающей среды. Уместно было бы посадить при этом несколько саженцев.

— К черту саженцы! — рявкнул Флем.

— Хорошо, хорошо. Все равно они не приживутся. Главное — что вы их посадите.

— Но мне еще хотелось бы поднять налоги, — продолжала герцогиня.

— Ей-ей, дяденька…

— Какой еще «дяденька»?!

— Тетенька? — поправился Шут.

— И не тетенька!

— Ну… ей-ей… вам необходимо заручиться средствами для финансирования ваших широкомасштабных мероприятий.

— Ей… еще раз, — потребовал очнувшийся герцог.

— Он хочет сказать, что для того, чтобы пустить лес на дрова, нужны деньги, — пояснила герцогиня.

Теперь она глядела на Шута с улыбкой. Впервые она удостоила его взгляда, отличного от того, каким смотрят на мелкого, проказистого и в придачу покалеченного таракана. Да, в ее взгляде по-прежнему содержался тараканий образ, однако он уже нес печать изменившегося отношения — хороший, умненький тараканчик, ловко прыгаешь.

— Забавно, — прогнусавила она. — Но ответь, способны ли твои слова влиять на прошлое? Шут недолго обдумывал ответ.

— Думаю, здесь дело обстоит еще проще. Ведь прошлое нужно вспоминать, а память состоит из слов. Кто точно расскажет нам, как поступал тот или иной король, живший за тысячелетие до нас? Остались лишь воспоминания да слова. И разумеется, пьесы.

— Да-да-да! — воскликнул Флем. — Я однажды видел пьесу. Целая орава чудаков в колготках битый час горланила и размахивала мечами. Но людям нравилось.

— Хочешь сказать, что история — это всего-навсего набор рассказов? — уточнила герцогиня.

Взор Шута, скользнув по стенам тронной залы, остановился на портрете Грюнберри Доброго (906–967).

— Вот скажи, ваша светлость, существовал ли этот человек? Кто теперь может утверждать это? И чем именно он прославился? Но до скончания веков он останется Грюнберри Добрым, и наши потомки будут чтить его.

Глаза герцога лихорадочно заблестели. Он передвинулся на краешек трона.

— Я тоже хочу прославить себя! Сейчас и до скончания веков! Хочу, чтобы меня любили современники. И чтобы с благоговением вспоминали потомки.

— Для начала допустим, — произнесла герцогиня, — что не все исторические сведения одинаково достоверны. Ведь есть хроники, смысл и содержание которых… несколько туманны.

— Ты отлично знаешь, что я этого не делал, — скороговоркой выпалил герцог. — Он сам поскользнулся, а потом покатился вниз. Да, вот так. Поскользнулся, упал… Меня-то там даже не было! И это он первый на меня набросился. С моей стороны — чистая самооборона. Вот так. Он поскользнулся и вследствие самообороны напоролся на собственный кинжал. — Герцог перешел на невнятное бормотание. — И вообще, я уже почти ничего не помню… — И он принялся растирать свою роковую длань, — впрочем, исходя из вышесказанного, она таковой уже не считалась.

— Уймись, — снисходительно огрызнулась герцогиня. — Я знаю, что ты этого не делал. Меня, если помнишь, с вами не было. И я никогда не передавала тебе орудие убийства, в глаза его не видела.

Герцога снова бросило в дрожь.

— А теперь, Шут, — промолвила герцогиня Флем, — подумай хорошенько и ответь — не нужно ли внести в исторические хроники некий общеизвестный и точный факт?

— Факт, тетенька, о том, что тебя там не было? — с готовностью вскричал Шут.

Слова и впрямь обладают великой силой. В частности, они умеют слетать с языка до того, как говорящий успеет заткнуть себе рот. Если уподобить слова маленьким барашкам, то Шут сейчас с ужасом следил, как невинные существа, весело подпрыгивая, идут прямо в жерло огненного взгляда герцогини.

— А где я была?

— Где угодно, — поспешно отозвался Шут.

— Дурак! Человек