боль, а в тех тяжелых обстоятельствах оно не предвещало ничего хорошего и могло стать расставанием навсегда.

Вечер накануне отъезда члены Императорской Семьи провели вместе, без посторонних. Все мы были очень мрачны и подавлены. Сопровождать Императора, Императрицу и Их третью дочь, Великую Княжну Марию, было позволено только князю Василию Долгорукову, вице-камергеру, придворному врачу доктору Боткину, камердинеру Императора, служанке Императрицы Анне Степановне, повару и лакею. Хотя Анна Степановна и пыталась скрыть свой страх, он все равно вызывал жалость. Совсем незадолго до этого она сказала мне: „О, мистер Гиббс! Я так боюсь большевиков, я не знаю, что они могут сделать с нами“. В 11 часов в тот вечер для Императорской Семьи был накрыт вечерний чай, и к нему Они пригласили всю свиту. Это был самый скорбный и гнетущий вечер, который я когда-либо посещал. Говорили мало, не было притворного веселья. Атмосфера была серьезной и трагичной — подходящая прелюдия неизбежной катастрофы. После чая члены свиты спустились вниз и просто сидели и ждали, пока в 3 часа утра не был дан приказ выезжать. После болезненного расставания с Цесаревичем и другими Детьми Император и Императрица спустились вниз в зал, где мы все в последний раз выстроились в ряд! Императрица, Великая Княжна Мария и, наконец, Император. На застекленном крыльце при свете звезд мы сказали друг другу последнее „Прощайте“. Императрицу и Великую Княжну Марию посадили в крытую повозку, а Император должен был занять место рядом с Яковлевым в открытой повозке. Когда они отъезжали, было еще темно, но, используя долгую выдержку, мне удалось сфотографировать тарантас Императрицы, хотя сфотографировать сам отъезд не удалось. Больше я никогда не видел Их живыми.

Мы оставались в Тобольске с Императорскими Детьми еще более месяца. Это было очень тревожное время. Во-первых, Дети не знали ни того, куда уехали Их родители, ни того, что будет с Ними. Позже, наконец, была получена открытка от Императрицы, в которой сообщалось, что Они в Екатеринбурге. Все мы начали готовиться к отъезду, самые необходимые вещи были упакованы, остальное оставили на хранение в городе или распорядились еще каким-то иным образом. В середине мая было получено новое предписание из Москвы о перевозе оставшихся тобольских невольников в Екатеринбург. Говорили, что Яковлев должен был отвезти своих узников дальше на восток, но мятежные уральские большевики помешали ему это сделать. По-видимому, они хотели оставить членов Императорской Семьи в качестве заложников. Дети с нетерпением ждали встречи с родителями, но покидали безопасный Тобольск с мрачным предчувствием, хотя тогда Они полностью не осознавали, что отправлялись навстречу смерти.

Я ехал вместе с Цесаревичем и Великими Княжнами на речном пароходе от Тобольска до Тюмени и рассчитывал продолжить путь на поезде до Екатеринбурга вместе с Ними. Когда мы прибыли в Тюмень, корабль пришвартовался к берегу напротив ожидавшего поезда, и немедленно началась высадка. Нас, в шляпах и пальто, собрали в салоне корабля, вошел товарищ Родионов со списком в руках и немедленно начал его зачитывать. Сначала — имена членов Императорской Свиты и некоторых слуг. Они сразу поднялись и ушли. Затем последовала пауза, пока они не дошли до поезда. Затем последовали Императорские Дети — и снова пауза, пока они поднимались по берегу, а Цесаревича нес на руках Его преданный сильный моряк-слуга Нагорный. Затем вновь появился Родионов, сказал только: „Остальные“, — и, не обращая внимания, в каком порядке, мы поспешили последовать за всеми. В поезде нас направили в вагон, взобравшись в который мы обнаружили, что полностью отрезаны от любых контактов с Императорскими Детьми. Так, даже не попрощавшись, мы разлучились, чтобы никогда не встретиться вновь.

С небольшой задержкой последовал гудок, и Императорские Дети отправились в свое последнее роковое путешествие в город, в котором Они встретили свою гибель. Мы приехали той же ночью. Мы довольно ненадолго остановились на главном вокзале. Предполагаю, для того, чтобы Родионов мог выйти и сделать доклад. Затем мы продолжали ехать всю ночь вперед и назад, останавливаясь ненадолго в каких-то недоступных местах, чтобы поменять направление. Наконец, в 7 часов утра, мне показалось, что наша стоянка продолжалась дольше, чем обычно, и я выглянул в окно. Я увидел, что мы стояли на обособленном участке дороги, рядом с путями, где ожидали местные дрожки. Вскоре я увидел, как три Великих Княжны спускаются с поезда и забираются в них. Наконец, из поезда вынесли больного Цесаревича и отнесли к ним. Как только все Они оказались на дрожках, был отдан приказ, и лошади со своим эскортом пошли рысью.

Императорских Детей отвезли в Ипатьевский дом, где уже больше месяца находились в заключении Их родители и сестра. Наш поезд вскоре вернулся на главный екатеринбургский вокзал, и в течение утра мы горестно наблюдали, как оставшихся членов Императорской Свиты увозили в городскую тюрьму. Все, кто сидел с нами за Императорским столом, кроме меня и моего швейцарского коллеги, — кто-то раньше, кто-то позже — погибли. Затем в середине утра охрана поезда была вдруг снята, и товарищ Родионов сказал, что мы свободны и можем направляться, куда пожелаем. Позже это трансформировалось в приказ возвращаться туда, откуда мы приехали.

Вагоны нашего опустевшего поезда должны были вернуться в Тюмень, и нам разрешили поехать в них. Из-за волнений на железной дороге мы не смогли уехать из Екатеринбурга до июня. Я много раз проходил мимо Ипатьевского дома в надежде хоть мельком увидеть его узников, но напрасно. Только однажды я видел, как женская рука открывала форточку. Я решил, что это была рука преданной горничной Императрицы. Ипатьевский дом был окружен двойным деревянным забором и тщательно охранялся. Кроме Императорской Семьи, там находились только врач Их Величеств и несколько личных слуг, остальные члены свиты и слуги были помещены в обычную тюрьму.

Мы смогли прибыть в Тюмень только через шесть недель, которые провели в тех же вагонах, в которых приехали. К этому времени Сибирь была уже охвачена пламенем Гражданской войны, которая прошла по стране, как огненная стена. В конце августа было невозможно вернуться в Тобольск и посетить его в последний раз. В сентябре 1918 года Екатеринбург пал и затем был занят объединенными войсками. Я воспользовался первой возможностью, чтобы вернуться [в Екатеринбург] и попытаться найти какие-нибудь следы тех, кого мы так трагически потеряли из вида, так как факт их убийства тогда не был установлен, и мы все еще могли питать надежды найти их живыми. Разрешение от властей посетить Ипатьевский дом было без труда получено моим коллегой, и я смог не только осмотреть его,