– Скажите, а где Мирзабай?

– Не говори мне вы, – ответил Абай, укладывая флейту на место. – Мы с тобой одной крови, ты и я. Правда?

– Правда.

– Где Мирза… Утром пошел на Султан-бобо, а когда вернется, никто не знает. Может через час, может через неделю.

– Что такое Султан-бобо?

– О-о-о... – многозначительно протянул Абай. – С этого следовало начинать. Рассказ длинный, но ты ведь не спешишь?

– Нет, я уже никуда не спешу.

Я и вправду никуда не спешила, от Абая исходила восточная нега, забытое Западом блаженство полуденной дремы, медленных закатов, мерного позванивания колокольчиков верблюжьей упряжи. Сладкая истома заполнила меня до самого верху, не хотелось больше никуда бежать, ни о чем заботиться, я приехала, я под крылом Мастера и спокойно плыву в его русле.

«Мастера? – спросила я себя. – Уже Мастера? Да, – последовал ответ. И даже чуть больше».

Вдруг я почувствовала, что смотрю на Абая глазами влюбленной девчонки, мое отношение к нему скорее похоже на любовь с первого взгляда, чем на отношения между духовным лидером и учеником. После я узнала: такое чувство испытывали все приезжающие, видимо, ученик чародея Абай умел влюблять в себя женщин, моментально превращая их в эмоциональных рабынь. И не только женщин.

– Мазар Султан-бобо, – начал Абай, слегка раскачиваясь, будто читая молитву, – это усыпальница Ваиса аль Карани, возвышенного Султан-Ваиса, хранителя одежды Магомета. Святой дервиш умер больше тысячи лет назад. Он всегда ходил босой, голый, чуть прикрытый паласом, выкрикивая: «Ху! Ху!». «Ху» по-арабски – «он», одно из имен Аллаха.

Изо рта Султан-Ваиса исходили только молитвы, каждый его вздох доносился до Мекки, ангелы стояли вокруг, словно верные слуги. Шагнет Султан-Ваис – и оказывается в Йемене, протянет руку – достанет Иерусалим.

Однажды пришли к нему сподвижники пророка – Абубекр, Омар, Осман и Али, принесли одежду, посланную дервишу Мухаммедом: хырку-плащ и кулях-колпак. Надел все это Султан-Ваис и предстал перед Аллахом, схватил камень и разбил себе голову, заливаясь слезами. Собрались птицы Хорезма и долго плакали над его разбитой головой.

Султан-Ваис потребовал у Аллаха всех злодеев в свое распоряжение. Возмутился Аллах:

– Зачем ты разбил свою святую голову?

– Я прошу у тебя грешных людей, – настаивал Султан-Ваис. – Я верну их на истинный путь.

Не смог Аллах отказать святому и уступил ему треть грешников, но Султан-Ваис не отступил и продолжал бить себя камнем, молясь о судьбе оставшихся двух третей. Аллах не выдержал силы молитвы и отдал ему всех.

– Твои слезы, – воскликнул растроганный Повелитель мира, – я превращу в реку.

Так возникла Амударья.

Когда хазрет Али вел войну, Султан-Ваис пошел к нему на помощь. Врагов было множество, но святой, вместо оружия, взял в полу халата девяносто шесть камней. Бросил один камень – многих врагов уничтожил, все камни бросил – врагов не осталось.

Рассказали Султан-Ваису, что в битве при горе Оход у Мухаммеда был выбит камнем зуб, и он пожелал тоже лишиться зуба. Не зная, без какого именно зуба остался пророк, святой дервиш выбил себе все тридцать два.

Уже в глубокой старости Султан-Ваис основал особый суфийский орден Менкалинанан, дервиши, входящие в этот орден использовали тайные мистические приемы духовной практики

После смерти святого семь падишахов спорили, кому выпадет честь увезти его тело в свою страну. Хазрет Али повелел изготовить семь табутов – гробов и у каждого поставить часовых.

– В чьем табуте окажется вечером тело Ваиса, тот и увезет его с собой, – сказал Али.

Вечером оказалось, что тело Ваиса лежало во всех семи табутах, и падишахи развезли их в свои владения. Но настоящее тело Султан-Ваиса привезено только сюда, в эти места, хорезмским падишахом; в остальных табутах были копии…

После похорон вокруг могилы выстроили мазар, и на следующий же день после окончания строительства произошло чудо – из ног погребенного старца забил родник. Чистая вода образовала хауз – небольшой бассейн, и в нем уже много веков живут священные рыбы, в которых переселяются души умирающих праведников.

Вода хауза обладает волшебной силой, бесплодные беременеют, слепые прозревают, прокаженные покрываются новой кожей.

Султан-бобо – место силы, и обладает особым геополитическим статусом. Еще Екатерина Великая пыталась укрепиться здесь, рассчитывая таким образом обрести ключи к Евразии. Мирза, магистр ордена Менкалинанан, символический хранитель этих ключей – последний Мастер старой школы.

Абай замолк и внимательно посмотрел на меня.

–Танюша, ты понимаешь, к кому приехала? – мягко спросил он. – Встреча с Мирзой – не приятное приключение, а серьезный и опасный поступок. Твоя жизнь переменится после вашей встречи, ничто в ней уже не будет так, как было до сих пор. Подумай хорошенько, еще все можно изменить. Хочешь, я посажу тебя на нукусский автобус?

– Нет, – я отрицательно покачала головой.

– Ты сама решила, – ответил Абай, вытащил флейту и заиграл. Под звуки его мелодии я незаметно для себя заснула. Мой сон продолжался недолго, и был прерван рукой Абая. Он настойчиво тряс меня за плечо.

– Просыпайся. Смерть наша подходит.

Я взглянула в окно. По участку неспешно двигался мужчина лет пятидесяти, плотный, в длинном, сильно потертом халате, низко надвинутом на лоб черном колпаке, с тяжелой палкой в руках. За ним, старательно копируя его походку, шел юноша в брезентовой ветровке и с рюкзачком за плечами. Он показался мне знакомым, но я сразу перевела взгляд на мужчину.

– Запомни, – скороговоркой произнес Абай. – Мастер говорит мало, но каждое его движение, жест, поступок – учеба. Постарайся быть хорошей ученицей. И главное: вера должна быть простой, без хитростей. Как у Пушкина – «а я, беспечной веры полн». Потому он и спасся, таинственный певец, хотя умный кормщик и пловец погибли.

Мирза медленно подошел к домику, переступил порог, кряхтя, стащил обувь и ввалился в комнату. На меня он бросил косой взгляд и тут же заговорил с Абаем по-туркменски. Спустя минуту, в комнату вошел юноша и, к своему удивлению, я узнала в нем Толика. Он сделал вид, будто мы не знакомы, уселся напротив Мирзы и впился в него взглядом. Похоже, Толик медитировал, впитывая каждое движение, каждую интонацию учителя.

Мирза вдруг прервал разговор с Абаем и обратился ко мне. Разговаривал он на ломаном русском с сильным акцентом; для уха филолога это звучало дико, так могли выражаться продавцы урюка в кепках-аэродромах, но не духовные Мастера.

– Зачем приехал, девушк? Работать нужно, деньга зарабатывать. Есть у тебя деньга?

– Есть, – простодушно ответила я.

– Давай мине, – приказал Мирза и протянул руку. – В рука клади, все деньга клади.