– И не только раненые! – задумчиво произнёс Антонин Петрович. – Помнишь, сестрица, я рассказывал про одного корнета, который нашей Танечке чуть ли не сделал предложение?

У Антонины Петровны, видимо, уже не было сил продолжать этот разговор, она только кивнула.

Антонин Петрович увидел, что и Алексей и Наташа внимательно смотрят, и продолжал:

– Корнет один, служил в штабе фронта по транспортной части, увидел на награждении Таню, когда она ещё только получала вторую медаль, как-то добился с нею знакомства, потом выяснил, что я её дядя, и даже признался мне, что намерен сделать Тане предложение. Я так надеялся на него, если бы так случилось, то она уже не полезла бы в окопы…

– Ты будто не знаешь её характера, – придя в себя, произнесла Антонина Петровна, – я-то знаю, в кого она была влюблена.

При этих словах Наташа почувствовала, как у неё зарделись щёки, и она тайком глянула на Алексея, а Алексея будто что-то толкнуло изнутри, при упоминании Антонином Петровичем «корнета из транспортного управления штаба фронта».

– А кто этот корнет? – спросил он.

– Введенский Пётр Петрович, из тамбовских дворян, – ответил Антонин Петрович.

– И как он?

– Он, голубчик вы мой, геройски погиб при защите крепости Осовец.

Наташа крепко сжала пальцы, она не поверила услышанному – неужели это мог быть тот Петя Введенский, сын соседа её матушки? Это он? Это тот смешной мальчик, который подсматривал за ней на прудах? Наташа хотела уточнить, но испугалась, что сейчас себя выдаст. Она почувствовала, что щёки у неё пылают, но справилась, и они оба, и Алексей и Наташа, вздрогнули, когда Антонина Петровна, закрывая, громко щёлкнула пружинной крышкой коробочки.

– Что это вы, дорогие мои? – неожиданно спросила Антонина Петровна, глядя то на Алексея, то на Наташу. – На вас глядючи, можно подумать, что вы все друг с другом были знакомы? Прямо пылаете!

– Что вы, Антонина Петровна, – ответила Наташа и потупила глаза. – У вас так жарко натоплено…

– Братец, вели-ка открыть форточку, – произнесла Антонина Петровна и слегка набок склонила голову.

Домой шли молча.

В буфет «Интернационального» театра не пошли и извозчика брать не стали, до Малой Бронной было совсем близко.

– Ты знал этого корнета? – поинтересовалась Наташа.

Алексею не хотелось об этом говорить.

А Наташа вдруг спросила:

– Я хотела, а потом забыла… К тебе приезжал какой-то жандармский ротмистр из действующей армии. Помнишь, он приходил, а я дежурила в тот день в госпитале? Ты мне начал рассказывать…

– Да, ротмистр Быховский.

– Вы вместе служили?

– Нет, – ответил Алексей. – Он приходил именно по поводу корнета Введенского.

– Был повод?

Алексею всё же не хотелось об этом говорить, но промолчать уже было нельзя.

– Введенский служил в нашем полку, показал себя нелучшим образом. – Алексей старался подобрать подходящее слово, но у него не получилось. – Попросту говоря, трус. С такими воевать… А он и сам это знал и добивался перевода в тыл и добился, и мы все облегчённо вздохнули… – Алексей вдруг почувствовал обиду и почувствовал, как обида перерастает в злобу. – Коротко говоря, мы проводили его нелучшим образом.

– А как это – «нелучшим образом»? – спросила Наташа.

– Как подобает трусу! И он написал на меня рапорт, что я способствую социалистическим настроениям среди нижних чинов полка…

Сразу после свадьбы у них в доме действительно побывал ротмистр Быховский, он рассказал, что приехал из Симбирска и встречался там с полковником Розеном, а потом рассказал о рапорте Введенского.

– И ты…

– В общем, Введенский, как мы и думали, оказался подлец, зануда и кляузник, поэтому я и удивился обстоятельствам его смерти… Антонин Петрович ведь ничего об этом не знает…

Наташа держала под руку Алексея, она шла и думала: вот какая грустная судьба, не судьба, а прямо сплошная круговерть. На прудах она не очень-то стеснялась, она купалась голая и видела, что какой-то мальчишка за ней подглядывает в бинокль. Но она привыкла так купаться, в округе ни у кого не было биноклей и не могло быть, кроме как у единственного маменькиного соседа. Соседом был Петин дед, и Наташе тогда было смешно. Никакой опасности она не чувствовала и даже чувствовала восторг оттого, что в этой тамбовской глуши она… Наташа сбилась с мысли… А что она?.. А она всё равно привезёт Алексея к матушке, и они пойдут на эти пруды и будут купаться…

От этих смелых мыслей Наташе стало неловко, она даже испугалась, подняла голову и заглянула Алексею в глаза, а тот вдруг спросил:

– У Танечки были мопсы, но сегодня я их не видел и не слышал…

– Они в августе издохли, мне сказала кухарка, я с ней несколько месяцев назад случайно встретилась у Никитских Ворот.

* * *

На последних гладких скачках Тверского гарнизона, вторых после начала учёбы, вахмистр Жамин взял приз и от командира гарнизона получил призовой жетон.

Его вызвал начальник училища полковник Дмитрий Алексеевич Кучин. В кабинете присутствовал инспектор класса Сергей Викторович Агокас.

Поздравив, они долго смотрели на Жамина.

– Прямо не знаю, как с вами поступить, вахмистр.

Жамин стоял навытяжку и, не мигая, смотрел на большой парадный портрет императора Николая Второго.

– Вы действительно добились отличных успехов и достойны этой награды, но…

Кучин встал из-за стола и подошёл к окну.

– Я понимаю… вы сын богатых родителей, но ваш английский чистокровный… это, знаете ли, слишком. Не все юнкера имеют такие возможности… Как его?..

Агокас сидел и постукивал карандашом по столу.

– Дракон!

– Когда вам его привели?

– Несколько недель как, ваше высокоблагородие! – ответил-отчеканил Жамин, он, не отрываясь, смотрел на портрет.

– Вы ведь его не держите в наших конюшнях?

– Никак нет, ваше высокоблагородие!

– И вы с ним сладили за это время?

– Так точно, ваше высокоблагородие! Он послушный!

– И отменно выезженный! – задумчиво произнёс капитан Агокас.

– Так точно!

– Это ваш конь, – сказал Кучин и вернулся за стол. – Вы, конечно, имеете на него право. Но… А где вы его держите?

– В батюшкиной конюшне!

– Здесь, в Твери?

– Так точно, ваше высокоблагородие!

– А?..

– Батюшка переехали в Тверь со всем семейством, после смерти матушки!

– У вас?..