— Эй, ПСССТ.

— Пссст?

— Ну и ладно.

— Вот теперь даже интересно.

— Подумал, что ты вроде храбрый. На экскурсию?

— Я-а просто отошел на секундочку. Я уже назад, правда…

— Скучновато, а? — Вкрадчивый Микро выдвигается на позиции. — Не задумывался, что тут на самом деле творилось?

Посетитель, готовый потратить баснословные деньги, редко о них жалеет. Микро знает тайные двери в скальные коридоры, что ведут в «Дору», концлагерь возле «Миттельверке». Каждому экскурсанту выдают электрический фонарь. Имеет место торопливый базовый инструктаж — что делать, если встретишь мертвых.

— Не забывайте, они тут были разобиженные. Когда американцы освободили «Дору», выжившие заключенные стали буйствовать — грабили, обжирались и напивались до блева. К остальным вместо американской армии пришла Смерть — духовное, то бишь, освобождение. Эти наверняка буйствуют духовно. Думайте осторожней. Используйте против них естественное душевное равновесие. Не забывайте, что они атакуют, когда вам башню сносит.

Популярный экспонат — элегантный гардероб с космическими скафандрами «Раумваффе»[158], созданными знаменитым военным кутюрье Хайни из Берлина. И не просто наряды, что ослепят и юных прим космической оперетты, вплоть до фантастично раскрашенных телекадров, мелькающих по ногтям на ногах, — Хайни подумал и о прикиде для прелестных Космических Жокеев (Raum-Jockeier) с электрическими хлыстами: настанет день — и они помчат прямо за гранью свечения Ракетенштадта, верхом на «скакунах» отполированных метеоритов — все с одинаковыми стилизованными мордами (контрастный образ лошади, что преследует тебя, подчеркнуты бесноватые глаза, зубы, темень под крупом…), пердеж реактивных газов из-под хвоста, — юные примы хором хихикают над этим сортирным обстоятельством и медленно, вздохом гравитации, не более того, сияя в флуоресцентном пластике, снова погружаются в Вальс, странный общий Вальс Будущего, слегка, тревожно скрипуче-диссонансный хорал, сокрытый в вихрящемся безмолвии лиц, голых лопаток, перетянутых так космически-венски, так очерствевших в Завтрашнем Дне…

А теперь… Космические Шлемы! Вероятно, поначалу вы испугаетесь, заметив, что они изготовлены вроде бы из черепов. Во всяком случае, купол сего малоприятного головного убора — явно череп некоего гуманоида, только увеличенный… Возможно, здесь, под горой, жили Титаны, и черепа их собирали, как гигантские грибы… В глазницы врезаны кварцевые линзы.

Можно вставлять фильтры. Носовая кость и верхние зубы заменены металлическим дыхательным аппаратом — множество прорезей и решетка. На месте нижней челюсти надстройка, практически лицевой гульфик из железа и эбонита — наверное, для радиопередатчика, — что выпирает черно и неотвратимо. За дополнительные марки тебе разрешат нацепить такой шлем. А уже внутри этих желтых пещер, когда глядишь сквозь глазницы нейтральной плотности и слушаешь, как шипит дыхание меж черепных костей, то, что ты принимал за душевное равновесие, вряд ли тебя спасет. Отсек, где квартировало Шварцкоммандо, — уже не занимательная иллюстрированная лекция о дикарях, что адаптируются к XXI веку. Выясняется, что молочные калебасы — всего-навсего из какого-то пластика. Там, где, как грит традиция, Энциан испытал Просветление — при поллюции во сне о совокуплении со стройной белой ракетой, — осталось темное пятно, по-прежнему чудесным образом влажное, и висит запах — предполагается, что семени, но больше смахивает на мыло или отбеливатель. Настенная живопись лишилась замысленной примитивной грубости и набрала примитивной пространственности, глубины и блеска — прямо скажем, превратилась в диорамы «Обещание Космических Путешествий». Залитое карбидным светом, что шипит и воняет, как изо рта у давнего знакомца, зрелище это притягивает взгляд. Спустя несколько минут уже различаешь движение — даже на невероятных расстояниях, обозначенных масштабами: да, мы болтаемся на последнем отрезке траектории до Ракетенштадта, позади трудная магнитнобурная ночь, вихревые течения еще просверкивают сквозь железо дождевыми каплями, что цепляются к иллюминаторам… да, се Град: бессильные «Фигассе» и «Ну надо же!» отлетают эхом, а мы толпимся у цветка иллюминатора в солевом подземелье… Как ни странно, нам предстают не те симметрии, которые мы запрограммированы узреть, вовсе не плавники, не обтекаемые углы, не пилоны и не простые прочные геометрии формального видения — это все для трусливых игроков, оставшихся на Экскурсию в пронумерованных штольнях. Нет, сей Ракетоград, бело освещенный в покойных сумерках космоса, нарочно выстроен так, чтоб Избегать Симметрии, Допускать Сложность, Вселять Ужас (из Преамбулы к Доктрине Иммахинации) — но туристам приходится сопоставлять этот вид с тем, что они помнят о своих временах и планете, — с винной бутылкой, разбившейся в раковине, остистыми соснами, что тысячелетиями обгоняли Смерть, много лет назад позаброшенными бетонками, прическами конца 1930-х, индольными молекулами, особенно полимеризованными индолами, как в «Имиколексе G»…

Стоп — это кто подумал? Радары, засекайте, да скорей же…

Но цель ускользает.

— У них там внутри охрана своя, — говорит Ленитропу молодой летеха. — Мы только Наружная Охрана. Отвечаем до Штольни номер Нуль, Энергообеспечение и Освещение. Вообще-то непыльная работенка. — Жизнь хороша, передислоцироваться никто особо не жаждет. Имеются фройляйны — они трахаются, стряпают и стирают белье. Летеха может навести Ленитропа на шампанское, меха, фотоаппараты, сигареты… Ленитропа же вряд ли одни ракеты интересуют, да? это же бред. Точно.

Пожалуй, один из сладчайших плодов победы — после сна и мародерства — возможность плевать на знаки «стоянка запрещена». По всему городу зачеркнутые «Р» в кружочках — прибиты на деревья, прикручены к балкам, — но к прибытию мятого «мерседеса» основные въезды в тоннель уже почти забиты.

— Блядь, — вопит молодой танкист, выключает мотор и бросает немца под непонятным углом на широком глинистом подъезде. Не вынув ключей из зажигания — Ленитроп учится замечать такие вещи…

Вход в тоннель — параболический. Эдак по-Альберт-Шпееровски. Короче, в тридцатых кто-то запал на параболы, Альберт Шпеер отвечал тогда за Новую Немецкую Архитектуру, а потом стал министром снаряжения и формальным главным заказчиком A4. Эту вот параболу блистательно измыслил Шпееров ученик по имени Этцель Ёлын. Он различал параболический абрис в эстакадах автобана, в спортивных стадионах u. s. w. и полагал, что ничего современнее ему в жизни не встречалось. Вообразите, как он был потрясен, узнав, что парабола — еще и уготованная ракете пространственная траектория. (На самом деле он выразился так: «А, ну хорошо».) В честь гунна Аттилы его назвала мать — никто так и не выяснил почему. На верхушке его параболы располагались высокие хоры, и железнодорожные пути бежали под них, сталь — в сумрак. Прибитый матерчатый камуфляж заворачивается по краям. Гора откосами уходит вверх, тут и там среди кустов и деревьев выступает скальная порода.

Ленитроп предъявляет свой супер-пуперский пропуск ВЕГСЭВ, подписанный Айком и, что еще достовернее, полковником, из Парижа командующим американской «Особой миссией V-2». Свиристелево блюдо дня за счет заведения. Похоже, вторая рота 47-го бронепехотного батальона 5-й бронедивизии тут не только охраной заведует. Пожатием плеч Ленитропа пропускают. Здесь только слоняются, тормозят и дремуче шутят. Кто-то, похоже, ковыряет в носу. Пару дней спустя Ленитроп обнаружит на пропуске сохлую козявку — хрустально-бурую визу Нордхаузена.