– Сейчас поеду и сообщу обо всем Хелене. Пожалуйста, держите меня в курсе, если будут новости.

– Благодарю, – сказал Финн. Тут Харпер разразилась рыданиями, и он обнял ее, а я отвернулась, собрала свои вещи и быстро вышла из помещения. Машина ждала там, где сказал Финн, и я забралась на заднее сиденье.

Я была даже рада, что пульсирующая боль в голове не позволила мне уснуть, давая время вспомнить старые молитвы, которые я не произносила вот уже семнадцать лет, и подумать о том, почему пожилая женщина, прошедшая столько испытаний, вдруг решила свести счеты с жизнью.

Было уже за полночь, когда машина остановилась у «Лунного мыса». Я все-таки впала в прерывистый сон, несмотря на страшную головную боль, и мне снились старые дубы, ангелы и отец. Оставив спортивную сумку и пакет из супермаркета в холле, я прошла через весь спящий дом на веранду.

Распахнув дверь в летнюю ночь, я ступила в темноту, столь густую, что даже звезды не осмеливались показываться. Звуки, издаваемые обитателями ночных болот, запах воды и летних трав, доносящиеся наплывами, пробуждали память о прежней Элли, девчонке с храбрым сердцем и не знающей страха душой. Она была так нужна мне сейчас, больше, чем когда-либо. Если я хочу быть полезной для Джиджи, Финна и даже Хелены, я должна вернуть Элли и сделать так, чтобы она больше не уходила. И я чувствовала ее присутствие рядом с собой, словно она ждала момента, чтобы снова прийти в этот мир.

«Ведь если желаешь чего-то недосягаемого, чего, как вам кажется, вы никогда не сможете получить, нет риска обжечься, не так ли?»

Слова Хелены больше не вызывали у меня гнева, скорее я испытывала стыд. Мне было стыдно думать о том, что сказал бы отец, если бы узнал, в кого я превратилась, отец, который рисковал жизнью, выходя в море в непогоду, когда остальные ловцы креветок на это не решались, потому что хотел дать сбыться мечтам своих детей и жены. Потому что верил в мой талант, в то, что я сумею поступить в Джульярдскую школу искусств. Потому что беззаветно любил свою семью. А я после его гибели подвергала свою жизнь риску, пускаясь в необдуманные авантюры и совершая безумные поступки, лишь бы испытать хоть какие-то эмоции. Все эти годы я спала и не осознавала этого.

– Глаза закрыты, но не спишь, а попрощавшись, не уходишь.

– Вернись к нам, Джиджи, – прошептала я в безлунной ночи, надеясь, что ангелы-хранители передадут ребенку мою мольбу. Мне так нужно, чтобы она снова была с нами, чтобы поблагодарить ее за все, чему она меня научила. Я размышляла о ее короткой жизни и мужественной борьбе с недугом, но знала, что, даже если бы ее жизнь сейчас оборвалась, Джиджи сказала бы, что жила не зря, пусть и так недолго. Она проживала свою жизнь с открытым сердцем, воспринимая каждый ее миг как чудо, и мне так нужно было, чтобы она вышла из забытья, так нужно было сказать ей, что я согласна с ней всей душой.

Я вернулась на веранду, оставляя за дверью летнюю ночь. Из-за охватившего меня возбуждения спать совершенно не хотелось – я знала, что, когда Хелена проснется, мне придется сообщить ей о несчастье. Финн просто позвонил ей и сообщил, что остается на ночь в Чарльстоне. Я надеялась, что такая полуправда позволит пожилой женщине, по крайней мере, этой ночью спать спокойно.

Усевшись в одном из кресел, я схватилась было за пульт телевизора, но тут же отложила его. Совершенно не было настроения смотреть бесконечные повторы старых фильмов, которые обычно показывали по ночам, и любоваться красавцами с белозубой улыбкой, призывающими непременно приобрести какую-нибудь необыкновенную овощерезку или тренажер. Очень хотелось позвонить Финну, но я боялась разбудить его, если вдруг ему удалось заснуть. Я вовсе не претендовала на его внимание или любовь его дочери, но, как оказалось, в глубине души я просто жаждала этого.

Мой взгляд упал на стопку непрочитанных книг из библиотеки, лежавшую на полу у кресла. Я подняла толстые книги по истории и наткнулась на маленькую брошюрку, которую в последний момент добавила к выбранным книгам. «Католическая церковь и Холокост в Венгрии». Тогда она меня заинтересовала, так как там упоминалось название монастыря, где Бернадетт преподавала детишкам музыку, но сейчас я выбрала ее из-за небольшого размера, достаточного, чтобы удерживать мое внимание и не давать мыслям убегать в опасном направлении.

Пролистав книгу, я отметила, что там очень мало текста – она в основном состояла из перечня различных католических учреждений в Венгрии, существовавших во время Второй мировой войны. Мое внимание привлекло название «Сестры Спасителя», и я быстро пролистала книжку, чтобы найти нужную страницу. Заголовок, напечатанный жирным шрифтом, гласил: «Обитель ордена Сестер Спасителя». Далее шел следующий текст:

Монастырь предоставил тайное убежище 150 детям, в основном еврейского происхождения, многие из которых страдали серьезными физическими и психическими заболеваниями. Их поддерживало подпольное движение Сопротивления, которое снабжало монастырь продуктами питания и лекарствами. В июле 1944 года нацисты, получив от осведомителя информацию об этом, вторглись на территорию монастыря и забрали всех детей, за которыми последовали некоторые из сестер, не захотевшие расставаться со своими подопечными. Их направили в концлагерь «Аушвиц». Считается, что все они погибли.

Я сидела, уставившись на эту страницу. Вся усталость куда-то улетучилась. Пульсирующая боль в голове усилилась, но я не замечала ее, словно она существовала отдельно от меня. Слова на странице сливались, двигались и меняли положение, как куски головоломки. Головоломки, часть которой вдруг начала складываться, и уже легче было увидеть общую картину. Июль 1944 года. Считается, что все они погибли.

Мысли проносились в моей голове с бешеной скоростью и снова возвращались, пока правда не предстала передо мной во всей своей жестокой неприглядности. Я вспомнила разговор с Хеленой и Финном о событиях той ночи, когда она с сестрой бежала из Будапешта, о Гюнтере и Бенджамине. Об их опасном пути в Швейцарию и крошечном домике с пекарней на первом этаже, где они выросли. Но у меня были лишь разрозненные куски информации, связанные одной датой – тысяча девятьсот сорок четвертый год – и названием монастыря, где работала Бернадетт. И картинами. Они привезли картины из Венгрии, и, по крайней мере, одна из них принадлежала еврейской семье, все члены которой погибли в Аушвице, за исключением маленькой Сары Рейхманн.

Брошюра выскользнула у меня из пальцев, и я позволила ей упасть на пол. Пульсирующая боль в голове снова вернулась, усиленная растущим смятением и беспокойством. Джиджи лежала в коме, а мне предстояло сообщить о несчастье Хелене, которая не так давно хотела умереть после кончины сестры. Бернадетт покончила с собой. Все эти линии судьбы, словно нити пряжи, свились в тугой клубок. И в центре этого клубка находилась старая женщина со множеством темных тайн.

Я принялась рыться в сумочке в поисках болеутоляющих таблеток и, найдя, тут же их отбросила, подумав, что сейчас мне понадобится ясная голова. Вместо этого я приняла две таблетки сверхсильного адвила, который завалялся на дне бокового кармана сумочки, а потом откинулась на спинку кресла и закрыла глаза, готовясь к неизбежному.