эти глаза, когда она пользовалась своей силой прорицателя, что таилось в этих письменах.

Когда она поднимает руку, чтобы обхватить ею мою щеку, я замираю. Элора дарит мне самую мягкую, добрую улыбку, какую я видела. И, несмотря на то, что лицо у нее молодое, на нем виднеется нежность матери. Матери. Словно она видит перед собой маленькую девочку и хочет ее утешить. От этого мне хочется зажмуриться.

Она нежно поглаживает мою щеку мягкой ладонью, а затем убирает руку и смотрит на своего сына. Элора кивает ему, и он кивает в ответ. Они как будто общаются на своем безмолвном языке. Затем он бормочет:

– Я знаю.

Я перевожу взгляд с одного на другого, и на сей раз глаза у меня действительно начинают слезиться, потому что, по-моему, я только что получила одобрение от матери Слейда. До этого момента я даже не осознавала, насколько оно для меня важно.

Я выхожу первой из дома, чтобы Слейд и Элора попрощались наедине. Он выходит через несколько минут, и я беру его за руку. В ответ он сжимает мою ладонь. Так мы и отправляемся к разлому.

Глава 43

Аурен

Кажется, будто разлом увлекает меня вперед, как и раньше.

Свет и тьма сгущаются в центре, и в его мутноватых глубинах мерцают подобия звезд. Мы стоим перед разломом, и я, несмотря на холод в пещере, чувствую слабое тепло от ветерка.

Я подхожу к нему ближе и останавливаюсь, только когда Слейд опускает свою руку на мою.

– У него очень сильное притяжение, – говорю я.

– Это Эннвин. Мы с тобой всегда будем чувствовать этот зов домой. Но с тех пор, как мы очутились здесь, через разлом никто не появлялся. Думаю, или магия неустойчива, или только с этой стороны теперь есть доступ туда. Это опасно. Вот почему мне пришлось отговаривать некоторых от попыток снова пройти через разлом.

– Ты говорил, что однажды разлом чуть не убил человека, который пытался вернуться в Эннвин.

Он кивает.

– Тогда разлом был еще неустойчивее, но еще причина могла крыться в том, что они ореанцы. С тех пор я всех разубеждал в этой идее.

– Почему они вообще хотели вернуться? – с любопытством спрашиваю я. – Я думала, им там не нравилось?

– В какой-то степени да. Но они прожили в Эннвине сотни лет. Они в нем освоились. Привыкнуть к Орее было нелегко, учитывая, что им никогда не удастся покинуть это далекое, тягостное место, и зная, что все их близкие давно умерли. А у некоторых родные остались с моим отцом.

Я слышу в его голосе вину, и меня гложет печаль, будто ломкие зубы зараженного существа прогрызают в груди дыру.

– Почему мы здесь?

Он говорит:

– Мы пробыли в Орее несколько недель, когда разлом начал иссякать.

Я перевожу на него взгляд.

– Тот шум… он походил на грозу, взбаламутившую море, а еще дул ветер. Он всех пробудил. Я сразу же понял, что магия слабеет.

Я тут же думаю о жителях деревни, о последствиях того, что произойдет, если разлом иссякнет.

– Как ты поступил?

– Исторг в разлом столько силы, что потерял сознание, – сухо хохотнув, говорит он.

– Великие боги.

Он проводит рукой по затылку.

– Да. Сначала ничего не происходило. Я только пустил всюду гниль. Со свода попадало тысячи жуков, и на нас посыпалась их оболочка. Синее свечение погасло – думаю, даже грозила опасность, что на нас обрушится эта клятая гора. Но все равно ничего не помогало. А потом я понял, что разлому не нужна гниль. Когда мы с отцом схлестнулись, то создали вместе грубую, неограниченную силу. Я смог направить ту же самую магию в разлом. Она чуть не высосала из меня все силы, я чуть не погиб, но все получилось, и разлом стал устойчивым. С тех пор мне не единожды приходилось так делать.

Голова кружится от его рассказа.

– Хочешь сказать, что все это время тебе приходилось подпитывать разрыв этой грубой силой, чтобы он не закрылся?

Слейд кивает, а я смотрю на него в полном потрясении.

– Я даже не подозревала, что фейри это могут.

– Я тоже, – говорит он с невеселым смешком. – И в остальном я не могу пользоваться этой силой. Моей гнилью можно уничтожить целую Орею, и мне приходится ее изгонять. Неплохо, если бы разлому нужна была она, но это не так. Моя гниль на него совершенно не действует. И очень жаль, потому что меня бодрит, когда я исторгаю гниль, а вот исторжение грубой силы всегда утомительный процесс.

– Значит… тебе нужно бывать здесь, в Дэдвелле, чтобы изгнать свою силу разложения, но приходится и подпитывать грубой силой разлом?

Слейд кивает:

– Да.

– И часто тебе приходится это делать?

– Зависит от того, каким количеством силы я могу его подпитывать, но оставить разлом я могу лишь на восемь недель, не более.

Я с восторгом смотрю на него. Этот мужчина не только не имеет себе равных по своей разрушительной силе и контролю, но еще ему приходится каждые два месяца до изнеможения исторгать магию, чтобы поддерживать разрыв между мирами.

– Ого. Ты… очень-очень могущественный.

Теперь он смеется искренне и поворачивается, чтобы посмотреть на меня, подарив ту очаровательную улыбку, которую, кажется, приберегает только для меня.

– Я вас поразил, миледи?

Я вожу сапогом по полу.

– Может быть, самую малость.

– Подожди, когда покажу тебе свое королевство.

Меня переполняет волнение, потому что я еще не до конца осознала, что и правда отправляюсь в Четвертое королевство.

– Хорошо, – говорит он, потирая руки. – Хочу, чтобы ты отошла назад и стояла вон там, у того камня. Там безопаснее, – говорит он и кивает вправо.

Кивнув в ответ, я поворачиваюсь и отхожу на несколько шагов, а потом сажусь на камень. Складываю руки на коленях и дергаю ногой в нервном ожидании.

Слейд поворачивается к разрыву и подходит к нему так близко, что его черные волосы и полы пальто развеваются.

Он расставляет ноги и вытягивает руки, и, хотя мне не видно его лица, я чувствую, когда поднимается его сила, потому что каждый волосок на руках и затылке встает дыбом. Его тело напрягается, и, когда из него вырывается сила его грубой магии, я ударяюсь спиной о камень.

И хотя моя спина почти зажила, от такого удара я шиплю от боли. Но сразу же о ней забываю, увидев рябь в воздухе, которая теперь струится из рук Слейда. Меня охватывает волнение, словно