красиво выглядящих, у которых часто целой брони не было и оружие было очень плохое.

Комтуру эльблонгскому, который всегда делал важное лицо, любил насмехаться – хотелось зацепить Винча, который избегал глядеть на стоящих кучкой рыцарей.

Он не мог сдержаться и тем голосом, в кажущейся серьёзности которого прогремела насмешка, воскликнул:

– Здравствуйте, палатин.

Винч склонил голову без ответа и хотел идти дальше.

– О королике ничего не слышно? – спросил Герман.

– Нет его, – ответил воевода, – можем спать спокойно.

– Никогда он нам сон не портил, – рассмеялся Герман, – но всегда безопасней знать, что к нам не придёт – день добрый.

Эти слова, посланные воеводе, Винч хорошо услышал и немного задержался. В глазах его засветился какой-то огонёк, блеск – вроде бы тоже насмешливый.

– Всё-таки такому сильному войску, как то, которое ведёт маршал, – сказал он, – нет причин бояться того краковского пана – это правда, однако же тот человечек иногда бывал счастливым, и всегда ловок. Нельзя им пренебрегать.

– Особенно вы, что его лучше знаете, не можете, как мы, мало о нём заботиться, – отпарировал комтур эльблонгский. – Мы о нём лестного убеждения не приобрели, уходить умеет – это правда…

– А в войне – и это искусство, – ответил воевода.

– Не много чести приносящее, – прибавил комтур гданьский.

Воевода поглядел вокруг и закусил уста. До сих пор молчащий старый рыцарь ордена Макс фон Хохлбург, который прославил себя личным мужеством, пробормотал, как бы невольно:

– Не хотел бы я сейчас с ним встретиться. Солдат храбрый и вождь хитрый, а наше рыцарство, изнурённое бродяжничеством, добыванием городков, сказать правду, и добычи – отяжелевшее…

Скоро закрыли ему уста, потому что не хотели, чтобы воевода это слышал. Винч, часть отряда которого уже прошла, потащился за ним.

– Что вы говорите, – прикрикнул на него комтур эльблонгский. – Наш утомлённый и изнурённый солдат всегда больше стоит их свежего. Никогда и ни в коем разе он нам не страшен. Никогда! Посмотрите на этот отряд воеводы, такие они все… Люд как люд, но ни оружия, ни военного искусства не имеют.

Макс погладил седую бороду.

– Не следует, – прибавил он, – никогда пренебрегать неприятелем.

Герман рассмеялся и сплюнул.

– В одном только случае они могут быть нам страшны, если бы их в десять раз было больше, чем нас; Литва, пруссаки, они, только кучей и натиском сломить нас могут.

Макс что-то промурчал, закрутил ус, спорить не хотел. Вокруг поднялся сильный шум, вбивали колья, растягивали верёвки, ставили желоба для коней, выпрягали возы. Обозные бегали, назначая границы каждому полку. Оруженосцы из не слишком отдалённой деревни уже тащили дерево из хаток, хворост и разрубленные вещи на костёр.

Затем среди лагеря показалась фигура, которая обратила внимание старшин. Был это нищий с кривой головой и сломанным позвоночником, который с трудом поднимая немного глаза, разглядывался вокруг и передвигал ноги, идя с великой тяжестью.

Откуда он здесь взялся и как его безнаказанно пропустили? Как ушёл от нападения солдатского зверства? Это трудно было понять, потому что по одежде было видно, что принадлежал к польскому племени – а этого не прощали. Инвалидность, пожалуй, давала ему так безнаказанно блуждать.

Казалось, что он совсем не боится этих чужих лиц и речи, и от неосведомлённости об опасности иногда вытягивал руку…

Остановился, искал чего-то глазами… увидел красный шатёр, стены которого как раз разворачивали, а рядом с ним уже развивалась воткнутая в землю хоругвь ордена. Он направился в ту сторону, но очень медленно.

– Это Збик, – шепнул потихоньку комтур эльблонгский, – иной бы сюда не отважился. Служит нам…

Посмотрели на него.

Збик, увидев маршалака, который со спутниками стоял при шатре, подошёл к нему.

Один из товарищей Теодориха, на данный им знак, бросил ему милостыню. Можно было догадаться издалека, что они поспешно обменялись несколькими словами.

Нищий, бормоча и постоянно поднимая искривлённую голову, потащился на пустое место неподалёку, опустился на колени на землю и с трудом лёг.

Шатры стояли так, что между ними оставались маленькие улочки. Одна из них вела прямо к польскому отряду, так что нищий мог быть виден им.

Постепенно темнело, рыцари не спеша разъезжались каждый к своему шатру, дабы сложить доспехи и отдохнуть. На нищего не смотрел никто. Оруженосцы были заняты разжиганием костра и хозяйством около возов.

Збик, лежавший на земле, медленно поднялся, осторожно, и, оперевшись на палку, пошёл. Казалось, что блуждает или плохо видит – сновал туда и сюда, возвращался. Как бы случайно оказался в тесной улочке и в ней исчез.

Польский лагерь в этот день лежал на обочине; он представлял пятый отряд войска, которого, кроме него, было четыре отряда. Воевода предназначенного ему болотистого грунта не принял, поссорился с обозными и расположился немного дальше, упрекнув их, что в болоте людей ставить не будет.

Маленький незаметный шатёр уже был готов, но воевода в эту ночь с возов ничего снимать не велел, ничего для себя приносить. Бросили для него горсть соломы.

Он был нетерпелив, запретил складывать костры, приказал снимать доспехи, ходил, кажется, не нуждаясь в отдыхе.

Добек сидел тут же в седле, снятом с коня, Влостек постоянно сновал, то заглядывая в шатры, то доходя до своих людей. Воевода, также не в состоянии усидеть в шатре, неустанно поднимал стенку у входа и выглядывал…

Сюда медленно притащился Збик, немного поднял голову, долго всматривался и приостановился у шатра.

Он подошёл так близко, что, когда воевода снова выглянул, око в око с ним столкнулся.

Они, вероятно, знали друг друга, потому что воевода не слишком удивился, и он не испугался грозного панского облика. Минутку молчали.

Винч посмотрел в даль и дал ему знак, чтобы вошёл в шатёр.

Очутившись здесь, Збик из кривого стал простым и голова оказалась на своём месте, на шее. Рукой он поклонился до колен воеводы.

– Видел тебя маршал? – спросил Винч.

– А как же? – отпарировал Збик. – И милостыню мне дал. Всё-таки я ему служу…

Говоря это, он дико усмехнулся.

– Но кому я служу сегодня? – добавил он. – Разве я знаю… Служил вам, вы приказали мне служить им, что дальше – разве я знаю? Я обязан вам жизнью – вас слушаю.

Он уставил глаза на воеводу.

– Маршал спросил тебя? – сказал коротко и нетерпеливо Винч.

– Спросил.

– Что же ты ему ответил?

– Как вы вчера приказали, – сказал нищий. – Слушаю приказания – не знаю, кому служу…

Он будто бы глуповато рассмеялся… и повторил:

– Вам я обязан жизнью, поклялся за это служить.

Уставил глаза в воеводу, который нагнулся к нему.

– Как далеко? – спросил он.

– Тут, в лесу, –