— Эй, Слон? — тихо спросил Дино. — Неужто это правда?

— Боюсь, похоже на то, — кивнул Слон. — Уже под конец командующим армиями придется выполнять то, что им прикажут политики.

— Вы бы лучше отказались от атаки, — заметил Джеймс. — Если вам что еще и пришлют, то только не тяжелое оружие, на которое вы рассчитываете.

— Мы не можем отказаться, — сказал Дино. — Пусть даже мы и узнали, что наша смерть послужит целям каких-то политиков. К нашему стыду, мы сами приветствовали приход фашистов у себя в стране. Не можем мы поэтому сидеть сложа руки, смотреть, как немецкая армия проходит мимо нас, и не ударить по ней. — Он обвел взглядом остальных командиров. — Верно я говорю?

Один за другим все согласно кивнули.

Джеймс с Ливией, как и остальные, в свою очередь стояли в дозоре. Однажды ночью впереди них во тьме раздался треск оружейной пальбы. Несколько партизан напоролись на немцев. Джеймс с Ливией кинулись на землю, наводя винтовки, чтобы обеспечить прикрывающий огонь, когда головная группа партизан станет отходить в надежное укрытие. Перестрелка была короткой и отчаянной.

— Ты отличный боец, — пробурчала Ливия, когда они поднялись с земли.

— Ты тоже, — сказал Джеймс. — Впрочем, это меня почему-то не удивляет.

— Должен признаться, партизаны превращаются в настоящих виртуозов малых операций, — с гордостью проговорил Слон, возвращаясь назад по дороге и присоединяясь к ним. — Когда мы начинали, они без посторонней помощи даже винтовки зарядить не могли. Теперь вполне могут и меня кое-чему поучить.

Немецкие войска теперь перемещались по горным дорогам в основном к северу, подальше от фронта. Но пока шли грузовики с продовольствием и материально-техническим обслуживанием. Партизаны ждали момента, когда потянутся боевые дивизии. В лагере ощутимо чувствовалось напряжение, знакомая смесь оцепенения и страха, предшествующее всякому сражению.

Джеймс улучил момент, чтобы прогуляться с Ливией по лесу. Только там они могли оказаться наедине. Набрели на вишневое дерево, и за разговором лакомились плотными, сладкими вишнями. Ливия до сих пор никак не откликнулась на слова Джеймса о его желании вернуться после войны назад в Италию. Но он решил не давить на нее. И теперь обсуждались ее вновь обретенные политические воззрения.

— Во-первых, Италию нужно освободить. Затем надо, чтоб итальянский народ стал свободным, — толковала Ливия. — Фабрики и заводы должны принадлежать пролетариату, а не наоборот.

Джеймс съел еще одну ягоду. Манера Ливии говорить лозунгами с тех пор, как она примкнула к гарибальдийцам, несколько раздражала, хотя была понятна при сложившихся обстоятельствах.

— Ну, а если пролетариат не захочет ими владеть? — возразил он. — Или завладеет и станет расхищать?

— Рабочие воруют, потому что при несправедливой системе у них нет иного выхода, — уверенно сказала Ливия.

Тут она вспомнила, как было мерзко, когда обворовывали ее.

— Конечно, должны появиться руководители, — оговорилась она. — Партия должна обеспечить руководство народом.

— И эти партийные лидеры будут избираться народом?

— Демократия уже зарекомендовала себя, как порочный метод распределения власти.

— Ну да, уж Гитлер и это успел испоганить, — пробормотал Джеймс.

— Ну, хорошо, положим, будут выборы, — согласилась Ливия. — Все равно выиграют коммунисты, какая разница.

— Значит, ты за демократический коммунизм?

— Ну? И что в этом плохого?

— Просто я думал, что вы, коммунисты, ничего такого не признаете.

Вместе с тем Джеймс не мог не отметить, что демократический коммунизм — явление в чисто итальянском духе и что как раз в Италии это может сработать.

— Ну, а как насчет религии? Надо полагать, вы позакрываете, как Сталин, все церкви?

— Нет, конечно! — возмущенно возразила Ливия.

— Выходит, у вас будет католико-демократический коммунизм?

— Почему нет?

— Ну, а что если пролетариат не захочет предоставить своим женщинам права и свободы? — спросил Джеймс с невинным видом. — Надо полагать, вы согласитесь с его мнением?

— Если не захочет, — сказала Ливия, — то пусть повесится.

И спохватилась:

— Ты издеваешься надо мной?

— Помилуй Бог, — возразил он. — Как можно смеяться над итальянками, когда они такие серьезные!

Она ткнула его кулаком в плечо.

— Ой-ёй!

Джеймс отметил, что кулак у нее стал железный, и тело гораздо крепче, чем прежде. Ливия снова ткнула его.

— Больно же! — запротестовал он.

— И что ты мне сделаешь?

— Придется тоже тебе наподдать! — он слегка ткнул ее в плечо.

— Разве это удар! — фыркнула она. — Вот это — удар!

И уже гораздо сильней пнула его кулаком в другое плечо. На этот раз Джеймс уже перехватил ее руку, попытался заломить ей за спину. Между ними завязалась борьба. Ее смеющиеся глаза были так близко, а смеющиеся губы и того ближе, что не поцеловать их было невозможно. Он скользнул руками ей под безрукавку, и вдруг обнажились ее груди, бронзовые от солнца, и вот уже розовые, как мякоть инжира, соски, потянувшись навстречу его губам, мягко перекатывались под его зубами.

— Стоп! — сказала Ливия, чуть отстраняясь. — Хочу еще немного про политику.

— Ах, так! — сказал Джеймс, выпрямляясь. — Ну что ж, давай.

— Джеймс?

— Что?

— Я пошутила!

И снова прильнула к нему, выгнув спину и опять подставив ему груди, ее прохладные пальцы скользнули под пояс его брюк.

Чуть погодя, когда оба лежали обнаженные, и она делала ему что-то очень приятное, такое знакомое по воспоминаниям о полуденном Неаполе, именно он остановил ее руку.

— Вообще-то, есть одна мысль, — пробормотал он.

Она снова потянулась к нему губами.

— Какая?

Он стащил с вишневой ветки рубашку, на которой та в конце концов очутилась, расстегнул грудной карман.

— Не только сыр я с собой из Рима прихватил. Но и еще кое-что.

Ливия уставилась на пакетик презервативов у него в руке.

— Ага! — и бровь ее взлетела вверх. — Выходит, ты еще и спать со мной собирался?

— Не собирался. Надеялся, — сказал он смущенно. И тут заметил лукавое выражение у нее на лице. — Что, опять смеешься?

— Смеюсь, — ответила она, взяв и зубами разорвав пакетик. — Хотя я здорово на тебя зла.

— Это еще почему? — И у Джеймса перехватило дыхание: вынув презерватив, она натягивала его на член.