– Простите, не знал, что вы занимаетесь в библиотеке. Я хочу переговорить с отцом Джоном Беттертоном, и мне сказали, что я найду его здесь.

Отец Джон, немного взволнованный, стал выбираться из своего низенького кожаного кресла.

Эмма поняла, что покраснела, но так как не было никакого способа скрыть этот предательский румянец, заставила себя взглянуть в темные, серьезные глаза Дэлглиша. Она не поднялась с кресла, и ей показалось, что четверо студентов придвинулись к ней поближе, словно облаченная в сутаны стража, молчаливо встречающая врага.

– Слова Меркурия режут ухо после песен Аполлона. – Голос Рафаэля прозвучал иронично и слишком громко. – Следователь и поэт в одном флаконе, как раз то, что нужно. Мы тут пытаемся разрешить проблему с Джорджем Гербертом. Почему бы вам не присоединиться, коммандер, и не применить ваше мастерство в деле?

Дэлглиш молча разглядывал его пару секунд, а потом произнес:

– Уверен, что необходимое мастерство вам продемонстрирует мисс Лавенхэм. Пройдемте, отец?

Дверь за ними закрылась, студенты заняли свои места. Эмма разглядела в этом происшествии гораздо большее: то, что стояло за произнесенными словами и брошенными взглядами. Коммандеру явно не нравился Рафаэль. Девушка чувствовала, что это не тот человек, который позволяет личным переживаниям вторгаться в свою профессиональную жизнь. И сейчас не позволил бы. И все же она была почти уверена, что не ошиблась, разглядев маленькую вспышку неприязни. Что еще более странно – от этой мысли ей стало теплее.

11

Отец Джон Беттертон семенил рядом с ним по коридору, через переднюю дверь на улицу и, обогнув с южной стороны дом, в сторону коттеджей. Он пытался подстроить свои маленькие шажки к размашистым шагам Дэлглиша, словно послушный ребенок, и прятал руки под черный плащ. Священник больше смущался, нежели был встревожен. И Дэлглишу стало интересно, как он отреагирует на беседу. По опыту коммандер знал, что люди, предыдущие встречи которых с полицией заканчивались арестом, впоследствии в их присутствии всегда испытывали дискомфорт. Он боялся, что из-за суда и последующего за ним заключения – чудовищно травматического опыта – отец Беттертон не сможет выдержать допрос. Кейт рассказала, как он отреагировал, когда снимали отпечатки пальцев: стоически контролировал отвращение. С другой стороны, несколько потенциальных подозреваемых восприняли эту формальную процедуру определения личности довольно радостно. Но не отец Джон. Его, казалось, меньше всех волновали и убийство, и смерть сестры. Он неизменно сохранял на лице одно и то же озадаченное выражение принятия жизни, как человек, который вынужден сносить повороты судьбы, а не распоряжаться ею.

В комнате для допросов он устроился на краешке стула, всем видом показывая, что не ожидает сурового испытания.

– Отец, – начал Дэлглиш, – вы упаковывали вещи Рональда Тривза, чтобы вернуть их отцу?

И тут легкое смущение сменилось заметным приступом вины.

– Кошмар, похоже, я наделал глупостей. Вы же, наверное, хотите спросить про плащ?

– Вы отсылали его обратно?

– Нет, нет, боюсь, не отсылал. Довольно сложно все объяснить.

Он все еще был скорее смущен, чем испуган, и бросил взгляд на Кейт:

– Не могли бы вы позвать другого офицера, инспектора Тарранта? Мне так было бы легче. Понимаете, ситуация довольно неловкая.

В иных условиях Дэлглиш ответил бы на такую просьбу отказом, но необычные обстоятельства заставили его пойти священнику навстречу.

– Инспектор Мискин – офицер полиции, – сказал он, – и привыкла к секретам неприличного характера. Но если вам так будет проще…

– Да, да, действительно. Если можно… Знаю, с моей стороны это глупо, но так действительно будет проще.

Дэлглиш кивнул, и Кейт выскользнула из комнаты. Наверху Пирс работал за компьютером.

– Отец Беттертон хочет сказать что-то неподобающее для моих целомудренных женских ушек, – сказала она. – Босс зовет тебя. Похоже, плащ Тривза не отсылали отцу. В таком случае почему, черт возьми, нам не сказали об этом раньше? Они вообще головой думают?

– Думают, – ответил Пирс. – Просто не так, как полицейские.

– И не так, как все остальные нормальные люди, которых я встречала прежде. Вот бы сейчас хорошего злодея старой закваски!

Пирс освободил ей место и спустился в комнату для допросов.

– Так что именно произошло, отец? – спросил Дэлглиш.

– Отец Себастьян, наверное, вам сказал, что попросил меня упаковать одежду. Он считал – ладно, мы считали, – что будет нечестно просить об этом кого-нибудь из персонала. Ведь вещи тех, кто ушел в мир иной, слишком личные. И разбирать их – не самое приятное занятие. Я пошел в комнату к Рональду и все собрал. Одежды там было немного. У нас принято, что студенты берут с собой только то, что необходимо. Я сложил вещи, но когда сворачивал плащ, то заметил… – он замешкался, а потом пробормотал: – заметил, что на внутренней стороне есть пятно.

– Какое пятно, отец?

– Он явно лежал на плаще и занимался любовью.

– Там было пятно спермы? – спросил Пирс.

– Да, да, вот именно. И довольно большое. Я не стал отсылать плащ его отцу в таком виде. Рональду бы это не понравилось, и я знал – все мы знали, – что сэр Элред не хотел, чтобы сын учился в Святом Ансельме, не хотел, чтобы тот стал священником. И если бы он увидел плащ, то у колледжа могли бы возникнуть неприятности.

– Вы говорите про сексуальный скандал?

– Да, что-то вроде этого. А какой позор для бедного Рональда. Он бы этого не хотел. Я не очень понимал, что делаю, но посчитал, что отсылать плащ в таком виде неправильно.

– А почему вы не попытались отмыть пятно?

– Ну, я думал об этом, но это было не так-то просто. Боялся, что сестра заметит, как я его выношу, и спросит, что я делаю. К тому же я не очень умею стирать. И конечно, я не хотел, чтобы меня застали за этим делом. Квартирка у нас крохотная, и секретов друг от друга почти нет. И я отложил эту проблему. Знаю, глупо, но нужно было собрать пакет для шофера сэра Элреда, и я подумал, что с плащом разберусь позже. Была еще одна проблема – я не хотел, чтобы об этом узнали, не хотел, чтобы рассказали отцу Себастьяну. Понимаете, я знал… знал женщину, с которой он занимался любовью.

– Так это была женщина? – уточнил Пирс.

– Да, женщина. Я знаю, что могу сообщить вам это в конфиденциальном порядке.

– Если это не имеет отношения к убийству архидьякона, – сказал Дэлглиш, – то больше никому знать не обязательно. Попробую облегчить вам задачу. Это была Карен Сертис?

На лице отца Беттертона появилось облегчение.

– Да, она. Боюсь, что Карен. Понимаете, я увлекаюсь птицами, наблюдаю за ними, вот в бинокль их и приметил. Они были вместе, там, в папоротнике. Я, естественно, никому не сказал. Отец Себастьян такое вряд ли простил бы. И еще ведь Эрик Сертис. Он хороший человек, нашел свое место здесь с нами и своими свиньями. Так все хорошо устроилось, и я не собирался ничего рушить. И мне это не казалось чем-то ужасным. Если они любили друг друга, если были счастливы вместе… Хотя я, конечно, не знаю, что там было между ними. Я вообще ничего об этом не знаю. Но ведь, подумайте, мы часто миримся с жестокостью, с гордыней и эгоизмом… так вот, на этом фоне мне не казалось, что Рональд сделал что-то уж совсем ужасное. Знаете, он был здесь не сильно счастлив: почему-то не прижился. И дома, мне кажется, ему приходилось несладко. И может, ему нужен был кто-то, кто проявил бы к нему симпатию и доброту. Хотя чужие жизни всегда кажутся такими загадочными… И не нам судить. Мы обязаны жалеть и понимать и мертвых, и живых. Поэтому я помолился и решил не вмешиваться. Только вот пришлось разбираться с этим плащом.