Сам Чан в августе отказался от командования, чтобы «уехать за границу и учиться» в Японии. Однако после нескольких месяцев ожесточенных споров стало ясно, что никакой другой лидер не способен руководить революцией. Приглашенный вернуться через несколько месяцев Чан Кайши принял титул генералиссимуса националистических армий, должность, которую он непрерывно занимал более 30 лет.

События 1927 г. показали зрелость политической философии Чан Кайши. Выбирая между обманчивым обещанием пролетарской гегемонии и политикой сотрудничества с Западом, он сделал консервативный выбор. Его претворение в жизнь было жестоким: за один год он уничтожил 25 тысяч своих бывших союзников — китайских коммунистов, и четверть миллиона их сторонников. Национальная федерация труда, которая когда-то насчитывала три миллиона членов, утратила почти всю поддержку. Политическое объединение прервалось, и наследники Сунь Ятсена постоянно раскалывались на либеральные и марксистские фракции. Приход демократии в Китай был отсрочен на 21 год.

Чан Кайши начал проводить свою весьма популярную политику: аннулирование «неравноправных договоров». Его предшественники дуцзюны в 1926 г. вынудили небольшое государство Запада — Бельгию — отказаться от своих особых привилегий. В конце следующего года в Нанкине генералиссимус предупредил, что он не признает никаких соглашений с любым догоминьдановским правительством. Он перечислил пять целей националистической внешней политики: независимость в области таможенных тарифов; прекращение иностранного судоходства в прибрежных и внутренних водных путях; возвращение иностранных сеттльментов и арендованной собственности; вывод иностранных войск из Китая; аннулирование экстерриториальности — он даже установил дату (1 января 1932 г.), начиная с которой иностранцы будут подчиняться китайским законам и распустят все свои суды, за исключением некоторых.

В начале 1928 г. иностранные государства продолжали признавать правителя Пекина Чжан Цзолиня, японскую марионетку. Дуцзюны — «левые» милитаристы Янь Сишань в провинции Хэнань и Фэн Юсянь, «генерал-христианин», перешли на сторону националистов, когда генералиссимус пересек Янцзы. Тот натолкнулся на сопротивление только в Шандуне — японского гарнизона, получившего до этого сильное подкрепление.[363]

Передышка не принесла пользы Чжан Цзолиню. Его армия была деморализована националистической пропагандой. Возможно, его хозяева в Токио больше не доверяли самому старому маршалу. Не сделав никаких усилий по защите Пекина, он отправился в Маньчжурию. Но ему уже никогда не довелось вернуться домой. Взрыв бомбы уничтожил его личный автомобиль и его самого недалеко от Мукдена.[364] Его сын, Молодой маршал Чжан Сюэлян, унаследовал владения отца (видный деятель гоминьдановского Китая 30-х гг. XX в., сын главы фэнтяньской клики Чжан Цзолиня, старого маршала, в противоположность которому получил прозвище Молодой маршал. — Пер.).

Янь и Фэн заявили о поддержке националистов и подняли гоминьдановский триколор над пекинскими крышами из желтой черепицы. Город лишили его могущества и даже его классического названия, и он получил новое — Бэйпин, «Спокойствие Севера» (так столица Китая называлась с 1928 до 1949 г. — Пер.). Чан Кайши из Нанкина правил всей страной. Только дальний юго-запад и несколько коммунистических анклавов не подчинялись власти националистического правительства.

Вскоре обнаружилась слабость образовавшегося альянса. Это была коалиция сатрапов, а не централизованное государство. Фэн Юсянь вскоре устал от своей роли «генерала-христианина» и сблизился с Советской Россией. Хотя он принял должность военного министра, Фэн не выступил против крупного восстания в Гуанси и Гуандуне — начала Северного марша.

Молодой маршал оказался вовлеченным в неофициальную и гибельную войну с большевиками, когда он попытался в 1929 г. захватить Китайско-Восточную железную дорогу. Кроме того, проявлялось недовольство в Хунани и Хубэе, стратегической средней части юга. Генералиссимус признался на третьем съезде Гоминьдана: «Нельзя сказать, что Китай теперь действительно единый, потому что губернаторы провинций действуют самостоятельно… часто диктуя условия [центральной власти], пользуясь своей военной силой».[365]

Финансовый хаос, который поглотил империю, теперь угрожал республике. Основу ее земельного налогообложения составляли Шанхай и несколько прилегающих провинций, приносивших доходы приблизительно в 30 миллионов, сумму недостаточную для гражданских служб государства. В других местах доходы принадлежали милитаристам, чью лояльность можно было завоевать только при помощи решительных и неординарных мер.[366] Финансовые лидеры созвали в 1929 г. конференцию по проблеме сбалансирования бюджета. Председателем был министр финансов Т.В. Сун, родственник Чан Кайши. Конференция высказалась за сокращение наполовину всех вооруженных сил и установление над ними контроля центральной власти, размещая демобилизованные войска на пустынных землях или используя их на общественных работах. Военачальники подписали соглашение, но сохранили численность своих армий. Фэн и Янь больше не скрывали взаимную враждебность. Ван Цзинвэй провозгласил себя в Бэйпине поборником «подлинного сунятсенизма». Финансовые лидеры начали рассматривать Т.В. Суна как единственного руководителя, способного покончить с расточительством средств на военные цели.

Чан Кайши обращался за помощью к иностранным государствам, откладывая на неопределенное время осуществление его планов национализации из пяти пунктов. Семья Суна предпочитала деловые связи в США. Делегация с Уолл-стрит посетила Нанкин, но, хотя заем был связан с привлекательными промышленными проектами, отказалась подать свою заявку на участие в финансировании. Основной целью американских инвесторов была прибыль, они не могли рисковать своими капиталами ради получения политических преимуществ. Англичане сделали некоторые предложения, которые потом ни к чему не привели. Оставались японцы, которые три раза предоставляли убежище для Чан Кайши и оказались щедрыми, предоставляя займы в обмен на влияние и концессии.

Однако политика Японии больше не определялась интересами ее банкиров. Политика на континенте перешла под контроль Квантунской армии, сконцентрированной в Корее и на Ляодунском полуострове. Ее командование устало от переговоров, и ему надоело иметь дело с марионетками. Оно доверяло Молодому маршалу не больше, чем его отцу. Залог под японский заем в виде огромных восточных провинций приносил Токио слишком мало прибыли. Пора было бросать самурайский меч на чашу весов. 8 сентября 1931 г. под предлогом спровоцированного инцидента (согласно японскому командованию, на одной из веток Южно-Маньчжурской железной дороги якобы произошел взрыв, организованный китайскими военнослужащими. — Пер.) японские войска переправились через Ялу и захватили богатые земли Маньчжурии. Революция за права человека и самоуправление в Китае уступила место борьбе за существование.[367]