К концу школы Ихсен обмотала голову платком. Я спросила зачем.

– Так нас учат, – сказала она. – Арабская девушка должна выглядеть скромно и прилично.

– Где учат, в школе?

– Ну-у, какое там в школе. В школе за всем следят израильтяне. Нет, в кружке.

– В кружке?

Выяснилось, что после школы она ходит на групповое чтение Корана, которое проводит особый «наставник».

– Что ж, это хорошее занятие, – сказала я. – Свои священные книги надо знать.

С некоторым стыдом должна признаться, что в общении с Ихсен я часто лукавила – нет, не врала, просто не говорила всего, что думала. Или прикидывалась глупее и непонятливее, чем была. А она с простодушным жаром просвещала меня.

– Не книги, а книгу, – поправила меня Ихсен. – Одну. Для наших целей этого достаточно.

– Для каких же целей?

– А вот, – сказала Ихсен и с расстановкой проговорила, видимо, заученное наизусть: – Каждый мусульманин должен прочитать Коран от начала до конца. Ибо сказано: когда все мусульмане прочитают Коран от начала до конца, начнется тотальная священная война, джихад.

– Кого с кем?

Ихсен нетерпеливо махнула рукой:

– Мусульман с неверными. В этой войне ислам победит. Все страны ислама объединятся в Халифат. В него войдет и Палестина. Оставшиеся в живых неверные либо примут ислам, либо заключат с мусульманами договор Зимма. На земле воцарится самое справедливое…

– Стой, стой. Неверные – это кто?

– Как кто? Евреи, христиане, ну… евреи, христиане и всякие другие…

– И буддисты?

– Буддисты? И буддисты… наверное.

– Итак, священная война. И вы победите. А со мной что ты сделаешь, Ихсен? Убьешь?

– С тобой? Но почему же – убьешь. Я тебя люблю и убивать не хочу.

– А я ведь ислам не приму.

– Жаль, конечно, но ничего. Может, еще и передумаешь. Ты ведь сражаться с нами не будешь, правда? Главное, чтобы ты не шла против нас с оружием в руках. Тогда останешься жить с нами, войдешь в Зимму. Будешь жить, почти как раньше.

И тут Ихсен растолковала мне это незнакомое понятие, «Зимма». Позже я переводила целую толстую книгу на эту тему и убедилась, что Ихсен четко разбиралась в тонкостях этой старинной системы. Их обучал этому «наставник». Вкратце, система состояла в следующем. Как диктовалось сводом коранических законов, Шари’а, мусульмане – в одностороннем порядке – заключали с живущими в их среде неверными, то есть с евреями и христианами, некий договор о покровительстве и защите их от внешних врагов. Этот договор и назывался «Зимма». Неверные становились подзащитными, покровительствуемыми, зимми. У зимми были известные права, в основном право на жизнь. Им оставлялось также право исповедовать свою религию. Дальше шли многочисленные ограничения и обязанности, в разные времена и в разных странах несколько различные, но все унизительные и болезненные. Неизменным и повсеместным было одно: подушная подать, джизья. И это не был просто денежный налог – уплата его должна была сопровождаться специальной ежегодной церемонией. Сборщик налогов сидел на возвышении, плательщик, униженно согнувшись, подползал к нему и протягивал положенные деньги. Сборщик отвешивал ему тупой стороной кинжала удар по голове – чтоб не забывал, кто он, – и милостиво принимал дань. Разнообразие унизительных ограничений и стеснений было бесконечное. Жить, понятное дело, положено было в особых кварталах. Одеваться особым образом, никогда не используя зеленых тканей. (Кое-где даже требовалось носить туфли разного цвета, да еще с колокольчиками, чтобы издали было слышно.) Не ездить на лошадях, а только на ослах, и не верхом, а боком, по-женски. Не строить жилищ и храмов выше мусульманских. Разумеется, не занимать никаких государственных и военных постов. И еще много, много всякого. С особенным удовлетворением моя добродушная подруга Ихсен упомянула такое небольшое правило: если путь лежит обок грязной лужи, то зимми, встретившись с мусульманином, обязан дать ему дорогу, ступив прямо в грязь.

– Значит, если мы с тобой встретимся подле лужи, ты меня в нее столкнешь?

– Ну зачем столкну, – серьезно возразила Ихсен. – Ты сама сойдешь с моего пути.

– В лужу?

– Да, если больше некуда.

История взаимоотношений ислама с немусульманами, оказавшимися под его владычеством – предмет сложный и запутанный, затемненный веками умолчаний и искажений. Не мне и не здесь вдаваться в эту тяжелую тему. Я хочу отметить сейчас только два момента, которые кажутся мне особенно важными.

Первый: арабские чувства.

Столько веков евреи (и христиане, но с ними ситуация радикально изменилась в XIX веке) принадлежали к презираемой, подчиненной, приниженной категории населения, слабо защищенной законом, ненужной и нежелательной, только что терпимой. Мусульманин-араб, любой, самый ничтожный, чувствовал себя неизмеримо выше любого, самого богатого и ученого зимми – и имел на то все основания, утвержденные в шариате. И вот теперь он вынужден не просто терпеть этих жалких зимми на своей земле, но и подчиняться их законам, сносить от них военные поражения, глотать оскорбления своей чести на каждом шагу. И завидовать им! Быть слабее их! Мир? Какой мир, кроме того, какой допускает и обуславливает Зимма, может быть с этими презренными гяурами, обманным путем завладевшими землей ислама в Палестине?

Разумеется, я намеренно заостряю и упрощаю арабский подход к делу. В действительности все гораздо сложнее и неоднозначнее. Не везде и не всегда все делалось точно «по книге». Не все евреи и не всегда были запуганными и презренными – на протяжении веков они научились приспосабливаться к жестоким законам и даже обходить их. Кое-кому удавалось и разбогатеть и занять высокое государственное положение (это, впрочем, редко кончалось добром). Кое-кто, вероятно, и с соседями своими мусульманскими дружил.

Но я говорю сейчас об арабских чувствах в целом, как я их наблюдала своими глазами. Чем дольше я общалась с моей подругой Ихсен, с ее братом Вошди и с подросшим Эйзо, и даже со старшим их братом Мохаммадом, совсем, казалось, вошедшим в израильскую жизнь, тем отчетливее я сознавала, что эти чувства живут в них, оживают, усиливаются с каждым годом. Зимма становилась для них не отмершей деталью прошлого, а живой программой на будущее. Параллельно шел процесс их «фундаментализации». Вот уже все семейство, включая мать, ходило на чтения Корана к «наставнику». Все семейство теперь строго постилось в Рамадан – а раньше Ихсен, приходя во время этого праздника ко мне в гости, спокойно пила и ела днем, когда запрещено. Все его женщины обмотали головы платками. Все мужчины начали ходить по пятницам молиться в мечеть Аль-Акса – раньше это делал только отец. И вот я дождалась – однажды, в разговоре со взрослым уже Вошди, на мое недоуменное восклицание: «Да чего же вы от нас хотите?» – парень ответил мне спокойно: «Ничего. Просто чтобы вас здесь не было. Совсем». А ведь этот же Вошди еще дважды защищал меня, и не только именем.