* * *

Танк родился из стены под считалочку «Раз-два, Красота придет за тобой» – игравшие на улице дети еще не до конца переварили восторг от предыдущего жертвоприношения. Да и Красота еще не успела проголодаться:

Фифа была гламуристая, нажор с нее знатный, а тут – танк. И не абы какой, а грозное франкенштейновое оружие будущего, слепленное из деталей других танков, самых лучших.

– Изучить вероятного противника! – неслось из закрывающегося проема стены. – Определить места гнездования вида! Проанализировать уязвимые точки!

Танк тяжело перевалился вперед и оказался в городе, стена за ним схлопнулась, и его потянуло на невидимом тросе прямо к сытой Красоте, которая озадаченно облизывалась.

В танке было тесно, грязно и душно. Пахло гарью. В воздухе, надежно закрепленный смрадом недоброжелательности, висел топор войны. Прямо перед ним находилась орудийная система, которой он кланялся на каждой колдобине.

Ваня Раскольников выглянул наружу и увидел, как прямо перед танком в воздухе проплыл рояль, на котором восседал огромный мужик, укутанный меховым плащом, с рогатым шлемом на башке и большим рогом в руках, из которого он регулярно отхлебывал.

Позади Вани раздался громкий возглас:

– Банзай! – и танк резко рванул вперед, через мгновение захлебнулся и встал, чтобы опять тут же прыгнуть вперед.

Вождь команчей Джек Воронье Гнездо, сидевший на месте старшего мехвода, вцепился в руль, как в гриву мустанга, и усиленно давил на педаль тормоза, а второй мехвод, Изаму Оно, чертов камикадзе, в черном традиционном кимоно японутых на всю голову самураев, с повязкой на голове цвета белого и с красным кругом по центру, наподобие мишени (стреляй сюда, не промажешь!) изо всех сил топил педаль газа, отчего даже покраснел. Части лица индейца, не покрытые боевой раскраской, жутко багровели под венцом из орлиных перьев на голове, он всё порывался выхватить из-за пояса томагавк, но не мог отпустить руль.

– Банзай! На таран! Смерть Страшилищу! Погибнем во славу Императора! – вопил Изаму.

– Уймите кто-нибудь этого жалкого поца, – послышался голос Изи Кацмана, героя-танкиста, бывшего таксиста из Жмеринки, который сидел на месте радиста, скрестив руки на груди, словно вся эта мичпуха его не касалась. – Иначе, мы все разобьемся, и наши мамы очень расстроятся.

Танк продолжало усиленно тащить вперед. Страшилище, которое Ваня снимал на смартфон в бронещель, продолжало плотоядно улыбаться. Вокруг витали белые тучки, усыпанные улыбками без лиц.

– Красота спасёт мир! – скандировали снаружи звеняще-мявкучими голосами. – Спасёт мир прежде, чем вы, уроды, погубите его! Красота спасла наш мир, спасёт и ваш!

По танку застучал град. Броня надежно берегла экипаж от любых неожиданностей, в том числе и от обстрела котами, которые вдруг взвились над зрителями и осыпались на танк.

– Заряжай! По Страшилищу бронебойным! Пли! Не будь я Уильям Галош, если мы не укопаем эту курву до файв-о-клока! – чопорно визжал британец, то и дело поправляя на носу пенсне. Он был командиром танка и имел о себе очень большое мнение.

Наводчик-американец Гарри Джонсон тоже имел на этот счёт мнение, ещё какое, и теперь показывал его всей своей огромной квадратной челюстью. И не собирался он ничего заряжать по указке этого сушеного чайника.

– Вилька Галоша, – привычно переиначил имя англичанина Ваня и привычно заржал в полный голос, очень уж придурочно это звучало.

А чего еще прикажете делать, сидеть и бояться? Противника он уже изучает, вот, на видео всё будет записано: и жуткие зубы, и красные губищи, и глаза-бородавки по всей морде и плечам, торчащим над домами.

Уильям Галош не понял, чем был вызван идиотский смех Вани, но на всякий случай решил обидеться на этого проклятого шотландца с труднопроизносимой фамилией Рас Кольников. Как же он ненавидел этих юбочников! Они все на свете портили: английскую историю испортили, карту географическую и политическую испортили, даже отличный фильм «Храброе сердце» испортили своим появлением. Хуже них только эти ирландишки, вон один сидит в американской форме. Думал, фамилию поменял на «Джонсона» и сразу спрятал свою подлую ирландскую сущность! Пьянчуга проклятый, вон у него даже нос красный!

– Товарищи, я предлагаю сдаться. Зачем нам этот геморрой? Мы что, хотим воевать с этими людьми? Зачем нам это надо, когда вокруг столько девушек и запах рибных котлет? Пусть Страшилище покусает наш танк, если ему так хочется! Танк железный, ему не больно! – продолжал увещевать Изя Кацман, поправляя на голове ермолку, которая от тряски все время норовила свалиться.

– Не сопротивляйтесь своему спасению! – звеняще мурчали вслед танку кототы. – Это бесполезно, Красота всё равно спасёт ваш мир!

Джек Воронье Гнездо выпустил руль, выхватил томагавк и попытался дотянуться до камикадзе, который бешено сверкал глазами и брезгливо фыркал на всех. Изаму Оно считал, что погибнуть за благое дело – святая обязанность каждого настоящего мужчины, но томагавк ему эстетически не нравился. Он выхватил ритуальный клинок для сеппуку, и отразил удар индейца.

Уильям Галош отметил, что среди экипажа намечались легкие волнения, которые могут помешать приему вечернего чая. Его это обеспокоило и даже слегка обескуражило.

Позади всех неподвижно сидел в позе лотоса полуголый Чандра Индус, настоящей фамилии которого не мог выговорить даже он сам, и то ли молился, то ли проклинал всех и вся. Воевать он не хотел. Ему Махабхарата не позволяла. К тому же в танке было грязно и пахло потом. А позавтракать горсткой риса и свежими стеблями бамбука он не успел. Отчего у него сильно болело в животе и во лбу, где он уже пятый год подряд при помощи тайной йогинской практики растил третий глаз.

Танк резко встал, словно налетел на невидимую преграду, и его тут же потащило назад в стену.

– Заряжай! – орал Уильям и для равновесия оттопыривал мизинец.

Мустафа аль Юсуф, простой стоматолог из Детройта в белой чалме и полосатом халате, перетянутом крест-накрест пулеметными лентами, был заряжающим главного орудия, но американец Гарри Джонсон, увидев его, побледнел, перекрестился и встал на защиту своей прелести.

Изя Кацман взирал на это с ехидной ухмылкой, на которую Мустафа аль Юсуф выкатил глаза и вскричал:

– Палестина – палестинцам!

Он никогда не был в Палестине, но ему почему-то это казалось справедливым.

– Я не отдам родную Хайфу! – рванул тельняшку на груди Кацман.

Уильям Галош проявил чудеса британской дипломатии: взял слово и, клацая зубами, заявил:

– От лица королевы даю вам мандат на совместное пользование!

– Чем? – изумленно выдохнули Изя и Мустафа.

– Детройтом, – мудро решил Уильям Галош.

Мустафа побледнел. Ему в Детройте только Кацмана не хватало. И принял верное решение – объявить миру Джихад.

Вытянув снаряд, он взвалил его себе на спину