– Повалило половину деревьев, – сказала Мэрили. – Запах хвои стоит на много миль вокруг.

Душка ничего не ответила, сосредоточенно разглаживая одеяло.

– Кладбище не затронуло.

– Хорошо.

– Уэйд сказал, что цветы, которые вы принесли на могилы, так там и остались. Мистика, правда? Ураган, сваливший столько деревьев, не задел хрупкие цветы.

– Мистика, – согласилась Душка, не понимая, почему ощущает такую усталость теперь, когда должна чувствовать себя гораздо лучше. Но она устала. У нее не было больше сил скрывать тайну.

– Но когда Уэйд пошел проверить кладбище, – продолжала Мэрили, – он нашел неподалеку кое-что интересное.

– Да ну? – Голос Душки показался неубедительным даже самой Душке.

– Он нашел безымянную могилу. Маленький холмик, прижатый двумя камнями сверху и снизу, но на них ни слова не написано. Над ним нависла сосновая лапа. Уэйд сказал, что могила старая, но кто-то ухаживает за ней, полет сорняки. А цветов не было. Может быть, их унесло ураганом, но ведь на других могилах цветы лежали. Этот холмик чуть вдали от кладбища, но на той же стороне. Выходит, ураган там не прошел?

Душка посмотрела Мэрили в глаза.

– Где сейчас Уэйд?

– Я отправила его к вам домой, чтобы принес вещи, которые могут вам пригодиться, чтобы вы чувствовали себя как дома. Ночную рубашку, например. И помаду.

В глазах снова предательски защипало.

– Спасибо, – пробормотала Душка и, сама того не желая, взглянула на дверь, но тут же перевела взгляд на Мэрили. – Скажите ему, чтобы не ходил в папину библиотеку за закрытой дверью. Там жуткий бардак, не хочу, чтобы он видел.

– Я ему напишу, – вынув из сумочки телефон, Мэрили принялась набирать сообщение, – а вы пока, если хотите, можете рассказать мне вашу историю.

Душка пристально смотрела на Мэрили и узнавала себя, только гораздо моложе. Обе давно оставили детство далеко позади – может быть, раньше, чем были готовы. Обе пережили тяжелые периоды, синяки и шишки. Может быть, поэтому они смогли хранить страшные тайны и продолжать жить, продолжать дышать. Продолжать двигаться вперед. Но теперь у Мэрили больше не осталось секретов, ее жизнь стала открытой дорогой, и лишь она одна могла решать, куда повернуть. И повернуть ли. Душка расправила плечи и удивилась, как их согнули годы. Или, может быть, это тяжелая ноша хранимой тайны давила на них почти семьдесят лет.

– Солдатский ящик в подвале… – начала Душка.

Мэрили наклонилась вперед.

– Да?

– Я его туда не ставила. – Душка помолчала, погладила пальцами ткань одеяла. – Но я знаю, как он там оказался.

Душка

1943 год

Я лежала в кровати, не в силах заснуть. В своей старой кровати, в отцовском доме, куда я вернулась вскоре после того, как Том ушел на фронт. Папа снова отправился в лагерь Гордона за военнопленными. Урожай кукурузы вымахал в два раза больше, чем до войны, но управляться с ним было некому, потому что все мужчины ушли воевать.

Я хотела бы остаться в новом доме, еще пахнущем свежей сосной и напоминавшем о муже, лежать в кровати, которую мы так недолго делили. Но мама теперь боялась оставаться одна, и, поскольку я знала почему, я решила ночевать здесь.

За окном прокричала сова, сидевшая на масличном дереве. Этой птицы здесь не было, пока жив был Джимми, но теперь она прилетала каждую ночь, чтобы составить мне компанию. Живот мой рос медленно, и трудно было понять, что я на четвертом месяце, чему я была рада. Мне было не важно, девочка будет или мальчик, я молилась лишь об одном – чтобы он родился здоровым, но маленьким, на случай, если кто-нибудь решит высчитать девять месяцев со дня свадьбы.

Взяв с тумбочки бинокль Джимми, я выбралась из кровати, отодвинула занавески. Огромная полная луна освещала осеннее небо и всю комнату сквозь стекло. Я очень осторожно потянула задвижку вверх, стараясь, чтобы ничего не звякнуло и не зашумело. Мама спала очень чутко, любой звук мог ее разбудить.

Прижав к глазам бинокль, я направила его на ветви масличного дерева, желая увидеть своего пернатого друга. Почти пять минут прошли в бесплодных попытках.

– Ух! Ух!

Птица сидела тут, и я очень медленно перевела бинокль повыше, потом пониже, подвигала вправо, влево.

– Ух! Ух!

Ничего не понимая, я посмотрела под дерево и замерла. В тени ветвей стояла фигура и смотрела на заднее крыльцо.

Я внезапно вспомнила дым, струившийся из трубы старого заброшенного дома, и ощущение тревоги, когда мы с Томом проезжали мимо. Теперь я точно знала, кто жил в этом доме. И точно знала, кто сейчас нагнулся, чтобы схватить камень, и направился к двери, в маленькое окно над которой можно было просунуть руку.

Я шагнула назад, затаив дыхание, будто он мог услышать. Голова закружилась от страха, я пятилась и пятилась, пока не ударилась ногами о кровать. Это немного привело меня в чувство. Мама. Я должна была идти к маме. Она была там, наверху, совсем одна. Я рванула по коридору, полному лунного света; молочно-белое сияние размывало грани, трудно было бежать и не споткнуться. Взлетев по лестнице, я сжала рукой перила и замерла, увидев фигуру, бродившую, как тень, у нижних ступеней.

Я не услышала, как разбилось окно – я была в другой части дома. Оставалось лишь надеяться, что услышала мама, что она закрыла дверь или, во всяком случае, спряталась.

– Ну привет, Душка. – Кертис Браун стоял под лестницей с таким видом, будто я пригласила его на чай. – Приятно, что ты меня встречаешь. Я немного расстроился, не увидев тебя в том доме, но и тут тоже неплохо.

Я ничего не сказала и не двинулась с места, думая, сильно ли расшибусь, если выпрыгну из окна спальни – оно ведь уже было открыто. Но я не могла оставить маму одну. Она была наверху, и нас разделял Кертис.

– Я принес свои вещи – все равно останусь тут. Я уже понял, что армия не для меня, и жить мне особо негде, а твой папаша вечно в разъездах – отлично, правда? Твой слабоумный братец как раз подох, а его приятель-ниггер где-то воюет. Получается, остались только ты, да я, да твоя дура-мамаша. Я и подумал, тебе нужна компания. – Он улыбнулся, и в лунном свете эта улыбка в темных отметинах на гнилых зубах была похожа на дьявольский оскал.

Я была не в силах сказать ни слова, не в силах шевельнуться. Меня будто парализовало, ноги прилипли к полу. Кертис поднимался по лестнице, и я не знала, куда идти. На шее по-прежнему висел бинокль, достаточно тяжелый, чтобы ударить, не напрягая сил. Я сжала его в руке, ощутила, какой он тяжелый. Какой увесистый.

– Кертис Браун.

Я почти не узнала голос мамы. Это были ее первые слова за очень-очень долгое время.

Кертис продолжал подниматься, будто ничего не слышал, я крепко сжимала бинокль. Услышав громкий щелчок затвора, он замер. Я знала, что отец хранит в тумбочке пистолет, потому что в последние месяцы участились грабежи. Но мне бы и в голову не пришло, что мама знает, где он. Или как с ним обращаться.