25 января на площади Тахрир начала собираться толпа, призывающая к всеобъемлющим реформам и свержению Мубарака. Большинство протестующих составляли молодые представители мирного населения, активные и умеющие пользоваться гаджетами. Их вдохновили события в Тунисе. Зрелище этой толпы было впечатляющим – особенно для тех, кому, как и мне, доводилось и ранее бывать на этой площади и кого всегда восхищали египтяне и стоицизм, с которым они обычно переносили бедность и бесправие. Разворачивающиеся события внушали надежду; казалось, народное движение способно изменить ход истории. Но вскоре ситуация резко усложнилась.* * *

Первая официальная реакция США на демонстрации на площади Тахрир была сдержанной. За более чем семь тысячелетий своего существования Египет пережил бесчисленное множество политических потрясений, и после 30 лет пребывания Мубарака у власти политическая система страны казалась архаичной, но устойчивой. Единственным полноценным национальным институтом была армия. Она поддерживала статус-кво и вносила значительный вклад в экономику страны, поскольку владела большим куском египетского экономического пирога. США тоже поддерживали статус-кво – путем военной помощи Египту, объем которой составлял $1,3 млрд, и серьезной программы экономической помощи, нацеленной на поддержку готовности Египта сохранять мир с Израилем и предусматривавшей предоставление вооруженным силам США права доступа и права пользования воздушным пространством, а также обмен информацией о региональных угрозах и (скорее часто, чем редко) дипломатическое сотрудничество.

Непосредственно после протестов 25 января госсекретарь Клинтон на пресс-конференции сказала – не столько убежденно, сколько с надеждой, – что «по нашему мнению, египетское правительство достаточно устойчиво и пытается найти возможности удовлетворения законных требований египтян и защиты их интересов». Вице-президент Байден заявил, что «не считает Мубарака диктатором»[131]. Что касается президента Обамы, то он, памятуя о том, чтó поставлено на карту для США, и учитывая растущую ажитацию региональных лидеров, отчаянно надеющихся, что лихорадка «арабской весны» будет остановлена в Египте, разделял инстинктивные опасения своих наиболее авторитетных советников.

Однако на следующей неделе ситуация резко изменилась. В то время как армия подчеркнуто дистанцировалась от событий, египетская полиция и силы безопасности вели себя жестко, избивая и арестовывая сотни протестующих. После того, как первые призывы Обамы не возымели действия на Мубарака, а назначение Сулеймана на пост вице-президента не произвело на протестующих на площади Тахрир ожидаемого впечатления, озабоченность администрации ситуацией в Египте возросла. Уже 30 января, выступая в воскресных ток-шоу, госсекретарь Клинтон уклонилась от прямого ответа на вопрос, должен ли Мубарак уйти в отставку, но подчеркнула необходимость «плавной передачи власти» и указала на опасность хаоса в случае отсутствия тщательной подготовки процесса.

Ее комментарии стали следствием ожесточенных дебатов на бесконечных, продолжавшихся всю неделю заседаниях в Зале оперативных совещаний Белого дома, на которых некоторые молодые советники президента требовали более решительных действий. В разное время и по-разному и Сьюзан Райс (в то время постоянный представитель США при ООН), и Бен Родс, и Саманта Пауэр (тогда – высокопоставленный сотрудник аппарата Совета национальной безопасности) утверждали, что США рискуют оказаться «на неправильной стороне истории», если не выразят твердой поддержки требований протестующих и не заявят публично о необходимости немедленного ухода Мубарака в отставку. Байден, госсекретарь Клинтон, Гейтс и Донилон выступали более сдержанно, опасаясь негативных последствий слишком сильного давления США на Мубарака как для Египта, так и для региона в целом[132].

Я сознавал всю мощь событий, разворачивающихся на площади Тахрир, и представлял масштабы несправедливости и бесправия, которые так возмущали протестующих. Мне было ясно, что Мубараку придется уйти; вопрос состоял в том, как заставить его подать в отставку, прежде чем события выйдут из-под контроля и он уже не сможет использовать влияние, которым все еще обладал. К рассуждениям о «правильной стороне истории» я относился скептически. Весь мой опыт работы на Ближнем Востоке говорил о том, что история редко движется по прямой. Революции в регионе приводили к тяжелым последствиям и чаще всего заканчивались хаосом, а плоды пожинали вовсе не те, кто их начинал и у кого были самые лучшие намерения, а те, кто был лучше организован и сумел быстро воспользоваться ситуацией.

На той неделе мы с госсекретарем Клинтон ехали в Белый дом на очередное заседание, и я предложил отправить в Египет неофициального представителя, чтобы тот встретился с Мубараком и передал ему жесткое послание президента. Это была бы наша последняя попытка убедить египетского лидера согласиться уйти в отставку до того, как мы начнем публично призывать его сделать это. В роли эмиссара должен был выступить человек, которого Мубарак знал и которому доверял. Я предложил кандидатуру Фрэнка Виснера, бывшего дипломата, который, будучи послом в Каире в конце 1980-х гг., в то время тесно контактировал с Мубараком. Госсекретарю Клинтон понравилась эта идея, и она изложила ее президенту. Обама согласился. В понедельник, 31 января Виснер в Каире встретился с Мубараком и передал ему послание, основные пункты которого совпадали с тем, к чему призывал его президент в сделанных ранее заявлениях. Будучи высококвалифицированным и весьма опытным дипломатом, Виснер считал инструкции, подготовленные сотрудниками аппарата Совета национальной безопасности, – например, полезную рекомендацию «сделать паузу и подождать реакции» после первого захода – излишне подробными, но выполнил их точно и аккуратно. Он сообщил, что, по его мнению, Мубарак услышал послание.

Но Мубарак его не услышал. Он по-прежнему предлагал протестующим слишком мало – и делал это слишком поздно, предпринимая шаги, которые еще неделю назад, возможно, дали бы ему шанс уйти в почетную отставку и организовать плавную передачу власти, как мы надеялись. Ситуация обострилась 2 февраля, когда поддерживающие Мубарака боевики ворвались на площадь Тахрир на верблюдах и конях и принялись разгонять и избивать демонстрантов. Потрясенный Белый дом повысил градус своей риторики и потребовал, чтобы Мубарак начал передачу власти «немедленно». Однако до прямого призыва не откладывая уйти в отставку дело тогда не дошло.

Затем Виснер непреднамеренно усложнил ситуацию, публично заявив в своем выступлении по видеосвязи на Мюнхенской конференции по безопасности 5 февраля, что, по его мнению, было бы «чрезвычайно важно», чтобы Мубарак остался на посту президента до осенних выборов, чтобы контролировать транзит власти. Он говорил как частное лицо, но к этому моменту его поездка в Каир стала достоянием общественности, и его личная точка зрения могла отождествляться с мнением администрации США. Именно по этой причине мы отговаривали его выступать в Мюнхене, но, видимо, делали это недостаточно убедительно. Президент и Донилон были в ярости. Мы с Джейком Салливаном соревновались в силе раскаяния, ощущая свою вину за произошедшее. В тот вечер я написал Джейку и предложил ему застрелить меня, если я когда-либо еще предложу использовать кого-либо в качестве эмиссара.

10 февраля египетский президент выступил по телевидению с новой речью. Это