— Полюбуйся! — совал он ему в лицо «Кронер цайтунг» с большим снимком на второй полосе, где Вадим и Вини стояли перед флагом со свастикой. — Теперь все в округе будут показывать на тебя пальцем. А нам это надо?

— Да ладно, никто, кроме тебя, не читает в Мюнхене «Кронер цайтунг».

— Я сделал глупость, что не отключил шахматную программу в первой же твоей партии, — продолжал нудить Каратаев. — Я думал, ладно, он клеит внучку барона, не стану ему мешать. Своих талантов бог не дал, так пусть воспользуется чужими. Вот только не пойму, зачем ты сдал тому типу седьмую партию? Неужели совесть?

— Ну что ты, откуда у Нижегородского может взяться совесть.

— Вы уже на «ты» с баронессой? — спрашивал Савва, когда принявший ванну Вадим блаженно развалился на диване в гостиной. — Нет? А чего тянешь? Нет, в самом деле, женись на ней, примешь титул ее поместий, так теперь многие делают.

— Какие там поместья, — махнул рукой Нижегородский.

— Какие бы ни были, а только по титулу размера не определишь. Насколько я знаю, у ее деда в Померании небольшое именьице на Сосновом озере. Он отпишет его внучке, ты на ней женишься и станешь Вацлавом Пикартом фон Форензее.[52]Каково? Хотя нет, погоди, ты ведь у нас еще не дворянин. Черт, как же быть? Ладно, придется раскошелиться. Сделаем так: отвалим кайзеру миллион на какой-нибудь броненосец, он в следующем же январе жалует тебе дворянство. Барон тем временем дарит любимой внучке домик на озере, ты на ней женишься и… Зря отмахиваешься. Думаешь, твой друг фон Либенфельс кто?.. А вот и нет. Он не только не фон, но даже не Либенфельс. К этому роду Адольф Йозеф (а вовсе не Йорг) Ланц примазался в 1903 году. Он заявил о себе как о потомке фон Либенфельсов, семья которых угасла в конце XVIII века, и принял их герб — того самого орла с серебряным крылом.

— Что, так просто? — вяло удивился Вадим.

— А чего мудрствовать? Основателем того самого рода был один цирюльник по имени Ганс Ланц. Он жил в XV веке и получил дворянство за какие-то там заслуги перед каким-то королем или маркграфом. Совпадение фамилий и отсутствие живых Либенфельсов позволили нашему Ланцу прописаться в справочнике венской городской геральдики в качестве его потомка. В Австро-Венгрии, как и в Германии, полно фиктивных графов и баронов, что уж говорить о простых дворянах. Имена тут меняют, как перчатки. Личный дантист Вильгельма Артур Дэвис никакой не Артур, а Натан, и все это знают. А скольким богатым евреям удалось обзавестись добавочкой «фон»! Фон Швабах, фон Мендельсон, а вспомни угольщика Фридлендера, который зовется теперь величественно Фридлендер-Фульд. Если уж евреи ассимилируются здесь, становясь при этом еще и националистами, то тебе, чеху, сам бог велел.

— Не вижу смысла. — Нижегородский накрыл лицо газетой со своим портретом на фоне флага. — Преподобный Либенфельс намекнул, что во мне не рассосался еще третий глаз, причем электронной конструкции. Так что, если хочешь, можешь звать меня Вацлав Пикарт ван дер Электрон.

Однажды, теплым июньским вечером, Нижегородский с Каратаевым сидели в плетеных креслах возле гаража. Вадим прутиком дразнил Густава, Савва листал какой-то справочник. В это время появился Копытько, с минуту потоптался рядом и тоже пристроился на стоявшей тут же лавочке.

Некоторое время он молча наблюдал за действиями кривоногого мопса, после чего откашлялся и заговорил:

— Послушайте, друзья, я тут долго думал и наконец решил, что мне все-таки лучше уехать.

— Давно пора, — буркнул Каратаев.

— Потом, когда начнется война, могут возникнуть определенные сложности, — продолжал Копытько. — Если вы дадите мне сто тысяч и оплатите проезд до Нью-Йорка, то я…

— А вы не просадите эти деньги еще на пароходе и не начнете там рассказывать лишнего? — спросил Нижегородский.

— Нет-нет. Я противник азартных игр, вы же знаете, Вадим Алексеевич. Только посоветуйте мне, куда пристроить мои средства.

— А чего тут советовать? Положите в пару-тройку самых солидных банков на Манхэттене, и все дела, — продолжал размахивать прутиком Вадим.

— Ну-у-у, — протянул Копытько, — что же я, совсем уж не буду иметь никаких преимуществ перед обычными людьми? Вы, значит, урвали по лакомому кусочку, а я живи на скудные проценты! Что вам, жалко порекомендовать старику акции там какие-нибудь?

— Да какие же акции, Яков Борисович, — Нижегородский отшвырнул прутик и откинулся в кресле, — какие акции, когда вы сами видите, что мы уже не владеем информацией. Все котировки летят к чертям, изменения курсов с данными архива совершенно не совпадают. На прошлой неделе в Ла-Манше русский «Царь» столкнулся с какой-то баржей, а ведь он вообще не должен был идти через Канал. Я вам больше скажу: я сверил данные скачек в берлинском Хопегартене за прошлое воскресенье, так нашел среди участников только два легитимных имени.

Компаньоны применяли термин «легитимный» к событиям, которые должны были произойти, не будь их вмешательства.

— Что же делать? — ныл Копытько. — Дайте хоть сводки по погоде и природным явлениям. Хотя бы лет на пятнадцать вперед.

— Э-э-э, нет! — вставил реплику Каратаев. — Начнете там разыгрывать из себя экстрасенса и обязательно проболтаетесь о своем происхождении. А там из вас и наши имена вытянут. А нам это надо?

— Ничего не дадите, я и так все расскажу, — буркнул Копытько.

— Так. — Каратаев сделал паузу. — Вам никто не поверит, да еще отправят на принудительное лечение.

На следующий день, уже за обедом в столовой, Копытько снова завел этот разговор:

— Так вы хотите, чтобы я уехал? Тогда помогите мне устроиться в этом проклятом прошлом. Сами-то небось уже наметили план действий на случай войны?

Компаньоны с удивлением посмотрели на «спасателя».

— Это, позвольте узнать, какой же план действий мы могли наметить? — спросил Нижегородский. — В драгуны нас не возьмут: у нас нет даже навыков верховой езды. А в пехоту мы сами не хотим.

— Шутите, Вадим Алексеевич? А овёсец-то небось уже скупаете потихоньку? Овёсец-то нынче дешев. Никто ведь не знает о надвигающемся. А через полгодика его с руками втридорога оторвут. Лошадок-то миллионами погонят на войну. Что, не так?

Нижегородский поперхнулся и, плеснув чаем на скатерть, едва успел поставить кружку, после чего зашелся громким хохотом. Копытько терпеливо дождался, когда тот успокоится, и продолжил:

— А может, вы пшеничку скупаете? А? Лошадки что, они и травку поедят в случае чего, а вот люди… Через пару лет здесь ой как голодно будет.

— Да вы, я смотрю, серьезно? — удивился Вадим.

— А то я не знаю, что вы русскую пшеницу в Норвегию возите, к нейтралам. Пароходами.

— Какую пшеницу? К каким еще нейтралам? — не сразу понял, о чем речь, Нижегородский. — Как вы узнали?