— А если предположить, что это не она советовала? А что, если ее заставили написать письмо?

— Ты очень подозрительный, — сказала Мерседес. — Я уверена, что Комитет не позволил бы тебе уезжать, если бы не было никаких шансов.

Мерседес не думала, что в письмах, которые регулярно приходили с просьбой вернуть детей домой, было что-то плохое. Казалось вполне естественным, что дети должны вернуться в Испанию, это так и планировалось с самого начала. Многие родители скорее предпочли бы, чтобы их дети стояли рядом и отдавали честь фашистам, чем находились в чужой стране за тысячи километров. Отголоски войны прокатились по всей Северной Европе, поэтому самым безопасным местом для всех оставался дом.

Мерседес крепко обняла двоих детей, прежде чем передала их человеку, который сопровождал целую группу в Испанию. Энрике не расплакался, но ни Мерседес, ни Палома не смогли совладать с собой, так что их прощание было слезным, обещания снова встретиться — искренними.

Наблюдая, как уплывает корабль, Мерседес боролась с желанием вернуться в Испанию. Не имея ни малейшего понятия, где находится Хавьер, испытывая настоящий страх перед неизвестностью, которая ее ждала в Гранаде, она знала, что ей лучше остаться в Англии. Ее по-прежнему многое связывало с детьми, которые не получили вызов от своих родителей. Некоторые ее подопечные знали, что они его и не дождутся, поскольку их родители были убиты. Мерседес села на поезд до Хейвардз-Хиз и вернулась в Уинтон-Холл, куда должны были прибыть новые ребята из другой закрытой колонии. Первоначальное количество колоний, а их было девяносто, постепенно сократилось, так как большинство эвакуированных вернулось домой.

Состав группы уменьшился, однако они продолжали танцевать, каждый раз предвкушая, как вырастет их слава, а местные жители стали к ним добрее. Время от времени к Мерседес присоединялся новый танцор фламенко; иногда приезжали два талантливых брата-гитариста из другой колонии, что в Суссексе.

Когда весной 1939 года пал Мадрид, Франко пожелал, чтобы все эвакуированные и беженцы, которые все еще находились в Англии, вернулись домой. Многие были против. Нищета, гонения и аресты ждали их в Испании.

Мерседес поняла, что должна рискнуть. Она написала короткое осторожное письмо матери о том, где находится, надеясь получить совет, что ей следует делать.

В Гранаде Пабло с Кончей рыдали от счастья, когда получили письмо и узнали, что их дочь жива и здорова.

— Все это время она ухаживала за детьми! — воскликнул отец, изучая аккуратный почерк дочери. — Последний раз, когда мы ее видели, она сама еще была ребенком!

— И она все еще танцует… — сказала Конча. — Это так прекрасно, что она все еще танцует.

Они без конца рассматривали письмо и обсуждали свой ответ.

— Это чудесно, что мы ее снова увидим. Интересно, когда она приедет? — восторженно спросил старик, так как она была его единственной дочерью.

Конча сразу перешла к делу. Она хотела все обсудить и найти решение в ближайшие дни. Пабло, с тех пор как побывал в тюрьме, стал немного медлительным.

— Я думаю, ей следует остаться в Англии, — резко сказала она. — Мы не можем позволить ей вернуться сюда.

— Почему нет? — удивился Пабло. — Война закончилась.

— Пабло, здесь все еще небезопасно, — категорично заявила Конча. — Как бы сильно мы ни хотели ее видеть, это не самое лучшее место для Мерше.

— Я не понимаю, — возмутился он, швырнув очки на стол. — Она просто невинная молодая девушка!

— Однако власти ее таковой не считают, — настаивала Конча. — Она покинула страну. Это считается враждебным поступком, да и к тому же она отказалась вернуться. Поверь мне, Пабло, скорее всего, ее арестуют. Я должна знать, что она в безопасности.

— А как же Хавьер? — продолжал возражать Пабло. — Она захочет его увидеть.

Вот это как раз больше всего волновало Кончу. Если Мерседес узнает, что Хавьер жив и находится в Куалгамуросе, она точно вернется. Ради безопасности дочери она решила утаить эту информацию.

В Уинтон-Холле Мерседес никак не могла дождаться ответа. Наконец среди писем из Испании, на марках которых был изображен новый диктатор, нашелся конверт из Гранады. Мерседес задрожала от одного только вида почерка матери. Она легко его узнала, и ей показалось, что мать совсем рядом.

Она разорвала конверт в надежде получить весточку от каждого, однако лишь разочаровалась. На одном листе было всего два сухих предложения: «Папа и я ждем тебя с нетерпением. Твоя сестра передает тебе привет».

Многое можно было прочитать между строчек. Новость, что ее отец дома, привела Мерседес в неописуемый восторг, однако она была озадачена и расстроена, так как ничего не узнала об Антонио. Она предчувствовала худшее. Мерседес прекрасно поняла смысл второго предложения. Бессмысленное упоминание сестры открывало перед ней все карты: «Я пишу не то, что думаю». Даже если Конча Рамирес и не смогла сказать больше, так как боялась, что письмо проверят, Мерседес поняла: ей не стоит приезжать домой. Она уже не та непослушная девчонка, а взрослая молодая женщина, которая прислушивается к советам матери.

В мае 1939 года, когда Уинтон-Холл наконец распрощался с последними детьми из Бильбао, Мерседес поняла, что пришло время уезжать и ей. В течение двух лет дом оберегал ее и служил крышей над головой, и она знала, что будет с любовью вспоминать роскошные поля и романтические сады.

Большинство сеньорит ушло в отставку, а другие учились на секретаря. Все начали изучать английский язык. За прошедшие два года в Англии немногие выучили хотя бы несколько слов. Проживая и общаясь только с испанцами, они преследовали главную цель — сохранить собственный язык и культуру. Великобритания — это последнее, о чем они думали.

Так же как и Мерседес, Кармен не могла вернуться домой. Как только установился режим Франко, ее отец и брат были арестованы. Они присоединились к сопротивлению, а власти поймали их на горячем — они уничтожили мост возле Барселоны. Оба были приговорены к смерти. Мать Кармен тоже посадили в тюрьму.

Когда пришло время прощаться, леди Гринхэм немного подобрела. Они понимали, что она была рада их отъезду, и ее тонкие губы, растянутые в улыбке, не могли никого обмануть. В отличие от нее глаза сэра Джона были полны слез. Он не показывал их, но все видели, что его переполняли эмоции. Они пообещали приехать, и он молча кивнул, прежде чем уйти.

Следующие несколько месяцев Мерседес прожила в нетерпении, волнении и трепете. Как и тогда, садясь на корабль, отплывающий из Бильбао, она надеялась, что это изгнание не продлится вечно.

Стало ясно — нужно ехать в Лондон. Там была небольшая испанская община, а так как она владела языком, у нее была возможность получить работу.

— Так непривычно находиться в городе, — сказала Мерседес Кармен, когда они выходили из вокзала Виктория Стейшен на оживленную улицу.