— Как же, обломится! — сварливо взвизгнуло нутро каземата. — У них там что ни день, то новые правила! А квоты все режут и режут, фукуямы проклятые!

— Не скажите, милочка, — возразил визгу грассирующий баритон. — Вот мне намедни свояченица рассказывала, что кузен золовки первой учительницы ее ближайшей подруги своими ушами слышал от отчима второй гражданской жены старейшины нашего тейпа, что его единоутробный брат, можно сказать, уже одной ногой почти что там; представьте себе, душа моя, ей даже обещали назначить собеседование…

— Ей? — удивились во мраке.

— Ну, ему, какая разница? — огрызнулся баритон.

— Между прочим, очень даже большая! — злобно пояснили из тьмы. — Потому как вашего брата завсегда пустять, а вот моя сеструха уж и не молодая вроде, еще при первом Шамиле через Терек хаживала, да им разве докажешь, что не собираешься там замуж за негру выскакивать?..

Процесс пошел.

Под сурдинку пререканий, плавно переходящих на личности, рав, ни на что уже не обращая внимания, споро чертил на полу прихотливо изогнутые каббалистические знаки.

Одна за другой загогулины наливались синевой, а затем вспыхивали ярким багрянцем, высвечивая неразличимый ранее тупичок. Из серой толщи нештукатуренных стен понемногу проступала наглядная агитация.

Всеми забытый и до крайности утомленный общим невниманием к собственной персоне, Петя демонстративно проследовал к стендам.

«НАШ ГЕРБ» и «НАШ ПРАПОР» не представляли собой ничего святого, особенно на Петин взгляд, хотя в крайнем случае он готов был гордиться и этим. Естественно, не бесплатно. От «НАШЕГО ГИМНА» неумолимое время оставило на щелястой доске лишь бессмертные строки: «…пока что нет, но счастье так возможно…» и краткую справку об авторах: музыка Видсяну, слова Додону. Инициалы отсутствовали. «НАША МЯВА» оказалась почти лингвой, хоть и с акцентом, а сквозь абсолютную темень, заполнявшую щит «НАШЕ ВСЁ», на Петю смотрели жалобные глаза лобастого, бровастого, не по-доброму красноносого сельского интеллигента, ненароком загремевшего в стройбат. Зато «НАШИ ВРАГИ» выглядели вполне солидно, особенно дородная мадам в усыпанном бриллиантами треухе…

Меж тем рав Ишайя камлал вовсю.

— Алеф! Шин!! Вав!!! Самех!!!! Уф… Готово… За мной.

С трудом прервав процесс завороженного созерцания треуха, Петя одним скачком настиг ребе, целенаправленно внедряющегося в самый центр воспылавшей в тупике пентаграммы.

И далее.

В распахнутые встречь идущим объятья радушно ухающего непонятно кого, неплотно упакованного в некое подобие савана с бранденбурами, победно развеваемое непонятно откуда дующими ветрами.

— Равви, дорогой! Сколько лет, сколько зим! Это с тобой?

— Со мной, — подтвердил рав, вырываясь.

— Оба?

Ни оглянуться, ни изумиться рав не успел.

— Да! Я с ними! Особенно с их преосвященством! — тоненьким, обостренно агрессивным фальцетом бальзаковского возраста прозвучало на уровне левой Петиной подмышки. — Потому что иначе же невозможно! Я тут третью неделю хожу как на работу!

Петя осторожно отодвинулся.

— Обождите. — Рукава савана взметнулись. — Вам чего?

— Справедливости! — взвизгнула дама.

— И только?

— И справку!

— Какую еще справку?

— Что дом рухнул.

— Зачем?

— Для приватизации.

— Рухнул для приватизации?

— Нет, справку для приватизации.

— Приватизации чего?

— Дома!

— Какого дома?

— Моего. Который рухнул.

Саван, давно уже сидящий за обшарпанным письменным столом, озадаченно умолк. И молчал долго.

— Кто вас ко мне направил? — спросил он наконец.

— Гиточка, — гордо проинформировала дама. — Гита Самойловна. Вы знаете, мы ведь с ней…

— Не знаю! И не желаю знать! — зловеще прошелестело под низко опущенным капюшоном. — Но у гражданки Бхагават будут неприятности…

— Ладно, а справка? Для приватизации? — Спра-авка? — протянул саван, и в помещении пахнуло хорошо отстоявшимся тленом.

— По поводу справки для приватизации я вам вот что скажу, уважаемая. — Шелест сменился костяным скрежетом. — Киш мир ин тохес, лэелэ, унд зай гезунд! ('Поцелуй меня в жопу, коровища, и пошла вон! (идиш.)). Сгинь, нечистая сила!

Дамы не стало.

— И вот с каким контингентом я вынужден работать, Шаинька, — понемногу успокаиваясь, сообщил саван. — Между прочим, ребе! Вы не забыли, я просил узнать, они там как, унялись? Угомонились?

— Что касается папы и царя, увы, не в курсе, — преувеличенно бодро отозвался рав Ишайя. — А насчет Меттерниха и Гизо, так уже можете быть вполне покойны…

— В самом деле? — Кажется, белосаванный был приятно удивлен. — Хм. Ох-хо-хо. Так может, плюнуть на все, выйти, побродить, поразмяться… Отдохнуть от всей этой рутины?.. — протянул он мечтательно, край савана всколыхнулся, источив порыв леденящего ветерка. — М-да. Вернемся к вопросу. — Сквозь непроницаемую белизну капюшона в Винницкого вперился пристальный, щупающий взгляд. — А вы уверены, ребе, что именно этот мальчишка заколол Жюссака?

— Абсолютно, — отчеканил рав Ишайя. Петя вырос в плечах и мужественно отставил ножку. Строго говоря, рав не солгал. Колоть он, разумеется, никого не колол, но накалывал сколько угодно, а разве это две такие уж большие разницы?

— Ну, если под ваше ручательство… — Саван извлек из чернильницы алое гусиное перо, критически его осмотрел и воткнул обратно. — Фамилия?

— Пять кредов.

— Что-что?

— Давайте пять кредов, и я все скажу, — пояснил Петя.

Рав Ишайя тихо охнул.

— Что вы себе позволяете, гражданин? — Из-под капюшона дохнуло гнильцой. — Здесь вам не Галактическая Федерация! Попрошу вас не уподобляться господину Буделяну…

Петины усики взвихрились. Они не любили, когда владельца сравнивали с ординарным жульем, тем паче уже расстрелянным.

— Фамилия?

— Ну, Винницкий.

Рав облегченно вздохнул. До самого последнего мгновения он ждал, что протеже представится принцем Арбузийским.

— Имя?

— Петр. Рав зарычал.

— Ну, Песах, — угрюмо уточнил Петя. — Но лучше Петр.

— Имеете право, — подтвердил саван. — А вы, ребе, не волнуйтесь. Вы ж тоже не всегда были Ишайей. Отчество?

— Ильич! — твердо сказал Петя.

Этим он поступаться не собирался. Как бы ни пыхтел за спиной рав и как бы ни ворочался в могиле Исаак Винницкий, имевший такую библиотеку за жизнь замечательных людей, что вместо тратиться на гувернера вручил сыну ключ от книгохранилища. Великий библиофил справедливо полагал, что ни гувернер, ни улица ничему хорошему не научат, а книги наоборот. И был прав. Ведь именно из бесценных папиных раритетов кроха Песик узнал всё насчет замечательный человек П. И. Чайковский и с тех пор делал жизнь именно с него, причем довольно удачно, разве что кроме музыки…