на алтарь, как будто не могла устоять. Однако когда к ней поспешили капеллан и фрейлины, Беренгария вытянула руку, отстраняя их. Епископ Гуго молча покачал головой, давая им знак оставаться на месте. Он видел, как дрожь сотрясает ее хрупкое тело, но ждал, когда она обратится к нему. Лицо женщины было в слезах, но голосом она овладела.

– У него… он успел исповедаться?

– О да, миледи. Об этом можно не волноваться. Он исповедался аббату Ле-Пену, получил отпущение грехов и скончался в Божией благодати. И даже простил арбалетчика, который ранил его.

Она на мгновение прикрыла глаза, но сквозь ресницы продолжали течь слезы.

– А королева знает?

Он с печалью отметил, что Беренгария говорит «королева», как будто королева была только одна. Понимая, что это причинит ей еще большую боль, он ответил:

– Знает. Она была рядом с ним, когда он скончался.

– Понятно, – промолвила она. – Значит, он послал за ней.

«Но не за мной». Несказанные слова, казалось, повисли в воздухе между ними. Епископ взял ее за руку и мягко проводил к скамье у стены, жестом остановив остальных.

– Я знаю, почему он не послал за тобой, миледи. Случившееся пытались как можно дольше сохранять в тайне. Брат Ричарда был в Бретани, и ему хотели послать весть до того, как бретонцам станет известно, что король при смерти.

Она опустила взгляд на свои сжатые руки, на тускло поблескивающее обручальное кольцо.

– А если бы я вдруг приехала к нему во время осады, это привлекло бы внимание.

И опять лишь про себя произнесла остальное: «Это потому, что мы с Ричардом так мало времени проводили вместе. А вот визит его матери выглядел бы вполне естественно».

– Да, миледи, именно так, – ответил он, поскольку считал, что правда всегда милосерднее лжи.

Пусть лучше она стыдится, зная, что проблемы ее брака известны половине христианского мира, чем уверится, что умирая, муж совсем не думал он ней. Прелат поколебался, но, вспомнив, что она видела умирающих от подобных ран при осаде Акры, добавил:

– И он наверняка не хотел, чтобы ты видела его в таком состоянии, мадам.

Ее губы дрожали, и епископ, взяв ее руки в свои, заговорил о целительной силе милосердия Божьего, уверяя, что они с Ричардом опять будут вместе, и напомнил об утешении в молитве. При этих словах Беренгария подняла голову:

– Долго ли моему супругу придется страдать в Чистилище, милорд епископ?

– На это я не могу дать ответ, миледи.

– Но наши земные молитвы сокращают срок?

Епископ кивнул, она судорожно вздохнула и опять прикрыла глаза. Но когда он предложил отслужить мессу для ее домочадцев, Беренгарии удалось улыбнуться.

– Спасибо, милорд епископ. Я бы этого очень хотела.

Затем вспомнив о долге хозяйки, она предложила ему гостеприимство Бофора.

– Я с удовольствием отужинаю, миледи, но не могу остаться на ночь. После мессы мне снова нужно в дорогу. Я спешу в Фонтевро, проследить за похоронами короля в воскресенье. Для меня будет честью сопровождать тебя.

Беренгария помолчала, потом медленно покачала головой.

– Нет, милорд епископ. Это похороны сына королевы, а не моего мужа.

Он не стал попрекать ее за это ожесточение, как поступило бы большинство священников, и она утешалась тем, что епископ понял. Гуго покинул ее несколькими часами позже, и с его отъездом Беренгария ощутила, что лишилась последнего друга. Стоя во дворе замка, испанка смотрела, как он проехал через ворота и вскоре скрылся из вида. Лишь тогда она возвратилась в часовню, отстранив капеллана, который пытался ее сопроводить, из глаз опять потекли слезы, и она их больше не сдерживала. День угасал, и маленькая часовня наполнялась тенями, в воздухе слабо пахло воском горящих свечей и ладаном. Пройдя по нефу, Беренгария опустилась на колени у алтаря и стала молиться за душу своего мужа.

* * *

Уилл Маршал и Губерт Вальтер разбирали спор нормандских баронов в замке Водрей, когда прибыло срочное сообщение из Шалю. Послание Ричарда потрясло Уилла – из него следовало, что шансы на выздоровление невелики. Ричард приказывал ему отправляться в Руан и взять контроль над замком и предупреждал, чтобы Уилл хранил в тайне весть о его ранении. Уилл доверился только архиепископу, который также был потрясен, и они немедленно отправились в Руан.

Следующие три дня оказались трудными. Смерть короля всегда вызывает проблему, особенно когда вопрос наследования смутен. Но, кроме того, оба они хорошо знали и глубоко уважали Ричарда, поэтому их горе было личным в той же мере, как и политическим. Однако Уилл не оставлял надежды, ведь Ричард часто бросал вызов судьбе, и хотелось верить, что он и на этот раз сможет справиться. За эту надежду Уилл цеплялся до кануна Вербного воскресенья. Когда он уже был готов отойти ко сну, с юга прискакал новый посланник. Опустившись на ближайший сундук, Уилл бессильно смотрел на письмо, словно ждал, что эти пронзительно-жестокие слова исчезнут и знакомый мир не сделается таким чужим и страшным. Потребовалось некоторое время, прежде чем он смог заставить себя подняться и приказал седлать коня. Испуганному оруженосцу Маршал сказал, что несмотря на позднее время, ему нужно ехать к архиепископу Кентерберийскому в аббатство Нотр-Дам-дю-Пре.

* * *

Они сидели молча, глядя, как мерцают угли в угасающем очаге. Губерт Вальтер послал за вином, но они к нему так и не прикоснулись. Губерт всегда гордился своей прагматичностью. Однако сейчас он не мог справиться с чувствами, хотя воспринял катастрофу скорее как князь церкви, чем как друг человека, почившего в канун Великого вторника.

– Возможно, это прозвучит глупо, – сказал примас, – но я столько раз наблюдал, как Ричард играет в кости со смертью, что даже сосчитать не берусь. Со временем я даже поверил, что он никогда не проиграет в этой игре.

Уилл заморгал из-за того, что глаза начало щипать.

– Я думаю, что все мы….

– И чем нам теперь утешиться? Я сильно опасаюсь, что Анжуйская империя ненадолго переживет своего властелина.

Уиллу подумалось, что риск поддаться отчаянию слишком велик. Но имея жену, шестерых детей и обширные владения рода де Клари,