радовались приходу знатных молодых женщин, и Алиса Блуасская была богатой добычей.

– Я буду счастлива за ней присмотреть, мадам, – пообещала она, – и мы сделаем небольшое исключение из правил, чтобы она могла иногда тебя навещать.

Прежде чем Алиенора успела ответить, в дверях появилась дама Амария.

– Мадам, только что прибыл гонец от короля. Он заявляет, что должен немедленно говорить с тобой.

– Тогда пришли его ко мне, – приказала Алиенора.

Вскоре в комнату провели придворного рыцаря Ричарда, одного из тех, кого она хорошо знала и любила. Но при первом же взгляде на лицо посланника ее улыбка исчезла.

– Мадам, твой сын… – он опустился перед ней на колено, дрожащей рукой протянул королеве письмо. – Он тяжело ранен и… и просит тебя приехать к нему под Шалю.

Женщины заахали в ужасе, но Алиенора не испытывала удивления, только жутковатое чувство, что ей уже доводилось переживать такой момент. Как будто она всегда знала, что настанет день, когда ей придется вот так стоять и слушать, и кто-то скажет, что ее сын умирает. Она проглотила подступивший к горлу комок, и аббатиса с Амарией бросились ее поддержать, но Алиенора стряхнула их руки.

– Надежда… – она судорожно сглотнула. – Надежда есть?

Рыцарь не знал, что более жестоко – внушать ложные надежды или окончательно похоронить их.

– Он… он очень плох, миледи.

Алиенора на мгновение прикрыла глаза, потом подняла голову, расправила плечи, казавшиеся слишком хрупкими для столь тяжелой ноши.

– Я буду готова выехать через час.

* * *

Андре не верилось, что Ричард умирает. Несмотря на серьезность известия, он отказывался его принимать. Все сто миль дороги между Шатору и Шалю он почти не думал ни о чем другом, только убеждал себя, что кузен поправится, как это бывало раньше. Но вера в силы Ричарда не мешала Андре действовать как можно быстрее. Меняя лошадей, он сумел проделать весь путь всего за два с половиной дня – королевские гонцы позавидовали бы такой скорости, – и достиг Шалю в первую пятницу апреля, перед закатом.

После прибытия в осадный лагерь спокойствие, разлитое в воздухе, придало ему мужества – ведь если бы король и вправду умирал, кругом царили бы паника и суета. Но солдаты занимались своими делами, словно ничего не случилось. Требушеты били по стенам замка, поднимая облака пыли и щебня с каждым ударом, несколько людей Меркадье возводили виселицы. Андре спросил о Ричарде, ему сообщили, что король квартирует в деревне, и вскоре он уже шел сквозь клубы пыли за сержантом. Ричард никогда не заботился о формальностях и гордился тем, что с ним может поговорить любой из солдат. Но теперь перед дверью маленького каменного дома стояли стражники, и Андре сказали, что для входа требуется разрешение.

Один из стражников скрылся в доме. Андре ждал, чувствуя, как по спине стекает холодный и липкий пот. Когда дверь снова открылась, он оказался лицом к лицу с кузеном Ричарда. Морган выглядел таким удрученным, что слова были излишни. Он схватил Андре за руку, втащил внутрь, и когда их глаза встретились, медленно покачал головой.

Андре остановился у двери спальни, внезапно ему стало страшно двигаться дальше, он с ужасом осознал, что увидит за этой дверью. В нос сразу же ударила вонь, чересчур хорошо знакомая – так поле битвы воняет разлагающейся плотью, гниющими ранами и приближением смерти. Комнату освещали тусклые масляные лампы. В уголке сгорбился Арн, он глядел на Шовиньи, с которым давно был знаком, и не узнавал его. Гийен де л, Этанг поднялся навстречу Андре. То же сделал и аббат Ле-Пен.

– Он уснул, слава Богу, – тихо произнес он. – Это единственная его возможность облегчить боль.

Андре занял место аббата возле кровати. За те несколько недель, что они не виделись, Ричард, казалось, на десять лет постарел. Боль оставила глубокие борозды возле рта, а ввалившиеся щеки свидетельствовали, что после ранения он сильно потерял в весе. Лицо стало таким бескровным, что Андре казалось, будто перед ним скульптура из мрамора, лишенная жизни и цвета. Но тело ужасным образом свидетельствовало о человеческой смертности: кожа на груди опухла, покрылась язвами и начинала чернеть. Повязка на плече сочилась мерзко пахнущим гноем. Андре не знал, как долго он сидел вот так, глядя как часто поднимается и опускается грудная клетка, и словно дышал вместе с Ричардом. Наконец, ресницы короля дрогнули.

– Андре… – с уст человека, когда-то способного перекричать ветер, сорвался еле слышный шепот, и Шовиньи наклонился ниже, чтобы уловить каждое слово. – Одолжение…

– Все, что хочешь… – у Андре вырвался хрип, и ему пришло повторить: – Все, что хочешь…

– Не говори мне «Я ведь тебя предупреждал», кузен…

Горло у Андре сжалось, он не мог отвечать и только кивнул.

– Я послал за матерью, надеюсь, она поспешит… – Ричард бросил взгляд на кувшин с вином у кровати, и Андре трясущимися руками наполнил кубок и поднес к губам короля. – Мы пытались сохранить это в тайне… дать Джонни время бежать…

Глаза Ричарда горели лихорадочным блеском, вокруг них залегли синяки, но Андре казалось, что родич в ясном сознании. Слова, однако, звучали невнятно, Ричард делал длинные паузы, чтобы перевести дыхание.

– Ты знаешь, где… где этот чертов дурак? Бретань…

– Этот чертов дурак… – эхом повторил Андре, не вполне понимая, о чем идет речь.

– Если бретонские бароны узнают первыми, у Джонни получится… самое краткое царствование в истории…

– Милорд король? – рядом с Андре появился аббат. – Полагаю, твоя госпожа мать скоро прибудет. Ты уверен, что не хочешь, чтобы мы послали за твоей королевой?

– Слишком поздно…

Видимо, аббат понимал, что это правда, поскольку спорить не стал.

– Ты не хочешь передать ей какое-либо сообщение, сир?

Ресницы Ричарда опустились, скрывая глаза.

– Что я… сожалею… – Он опять попросил вина, Андре поспешил помочь. Аббат отступил от кровати, и следующие слова Ричарда достигли только ушей Андре. – Женщины… вечно думают, что мужчины должны за что-нибудь перед ними извиняться…

Андре снова кивнул и, с трудом сохраняя спокойный тон, ответил:

– Это верно. Раскаяние, как и милосердие, покрывает много грехов.

Некоторое время оба молчали. Шовиньи видел, как