Все лето и начало осени Хэдли Кэнтрил продолжал отбирать в Принстоне данные о политических настроениях по отношению к президенту. То, что он обнаружил, не внушало оптимизма. Во время формирования великой коалиции против «Оси» американцы стали высказываться за участие в войне несколько меньше, чем после Пёрл-Харбора. Во время войны против нацизма антисемитизм распространился в Америке несколько больше, чем до войны. При всем сочувствии администрации к неграм черные отдавали предпочтение в грядущих выборах республиканцам. Маргарет Мид оказалась права — люди хотели, чтобы их президент стал жестче, требовательнее к ним, общался с ними, чтобы это стало четко выраженной политикой.

Кэнтрил предупреждал президента — все это обещает неблагоприятный исход осенних выборов; но не был уверен, что проймет этими предостережениями Рузвельта, который все еще придерживался линии на уклонение от межпартийной борьбы.

Таким образом, выборная кампания, лишенная драматического столкновения антагонистов или четко очерченных проблем, дотащилась в ноябре до первого вторника после первого понедельника. Фактически каждый кандидат от любой партии поддерживал всесторонние военные усилия, планы на послевоенный период и часто даже Франклина Рузвельта, по крайней мере как военного лидера. Демонстрируя согласие по крупным политическим проблемам, политики занимались малозначащими вопросами, проявляли местные пристрастия, заигрывали с разными деятелями. Преобладала, по мнению журналистов, политическая летаргия. Некоторые сторонники с 1940 года Уилки поддерживали либеральных демократов, кто-то из сторонников «нового курса» предпочитал республиканцев, стоявших за вмешательство в войну, заурядным демократам; однако провозглашенная как-то партийная перестройка заглохла. Оставалось мало сомнений в итогах выборов. Специалисты в целом сходились в мнении, что республиканцы улучшат свои позиции в конгрессе, но не получат преобладания ни в сенате, ни в палате представителей.

— Надеюсь, вы довольны выборами! — воскликнула школьница, когда президент проголосовал в ратуше Гайд-Парка.

Увы, это было не так. В заявлении накануне выборов Рузвельт не сказал ни слова о демократах или республиканцах или даже о важности избрания кандидатов, поддерживающих военные усилия, — просто выразил надежду, что люди примут участие в голосовании. Но население и к этому отнеслось без энтузиазма. Процент участия в выборах оказался гораздо ниже ожидаемого, поэтому число голосовавших за республиканцев относительно выше. Кандидаты от республиканской партии набрали в конгрессе на 44 места больше, чем в прежние выборы, и приблизились (209 мест) вплотную к демократам (222 места). В сенате республиканцы завоевали 9 мест и, что более важно для их будущего, несколько губернаторских постов в больших городах. Потеряла свои места значительная часть приверженцев «нового курса», не получив ни слова поддержки от президента, от которого вели свое происхождение. Легко добились мест в конгрессе Хэм Фиш и много других консервативных изоляционистов. Две партии закрепили свои позиции на Капитолийском холме. Президентские республиканцы приобрели пару потенциальных лидеров национального масштаба после победы Эрла Уоррена в Калифорнии (он обошел когда-то грозного Кулберта Олсона), Дьюи в Нью-Йорке (опередил кандидата от коалиции демократов и представителей американской лейбористской партии). Из четырех партий только президентские демократы — партия Рузвельта — проиграли.

Приводились обычные объяснения причин такого исхода выборов со ссылками на военные условия: низкий процент участия в выборах; отсутствие молодежи, главным образом из числа сторонников демократов — они на войне либо на военном производстве; терпимость администрации к крайностям борьбы профсоюзов; инфляция; местные проблемы; тяготы военного времени. Президент подвергался критике за пассивность. Один комментатор язвительно заметил, что Вильсон созвал в 1918 году Демократический конгресс и потерял места в палате представителей и сенате, Рузвельт ничего не предпринимал и потерял вдвое больше.

Кэнтрил подытожил неблагоприятные для администрации данные о выборах. Главная причина успеха республиканцев — низкая явка избирателей; не мобилизован большой потенциал демократов в лице избирателей с низкими доходами и молодежи. Это обычная кампания по выборам в конгресс, на которую оказали сильное влияние большие проблемы войны и мира. Поднявшись над политическим противоборством, президент оберегал свой личный статус, но не сумел помочь людям обрести моральную стойкость и даже почувствовать твердое руководство. Теперь он сталкивался с возможностью образования коалиции между оппозиционными демократами и республиканцами в конгрессе.

Публично Рузвельт хранил молчание, в частном порядке радовался, что все кончилось. Его опечалило поражение Норриса в Небраске. Такие же чувства испытывал одинокий, старый крестоносец-сенатор, к тому же сбитый с толку.

— Не могу понять этого, — говорил он друзьям, пришедшим в его офис в сенате, чтобы его утешить. — Я проиграл в силу причин, которые не могут объяснить даже мои противники.

Его слова прозвучали как политическая панихида по «новому курсу» в военной обстановке.

В ясные дни осени 1942 года Рузвельт, ведя борьбу с инфляцией, совершая поездку по стране и ожидая исхода выборов в конгресс, следил за быстро менявшейся обстановкой на двух отдаленных фронтах, превращаемых мужеством и упорством солдат в знаменательные вехи истории. Несмотря на отсутствие определенности в сообщениях о ходе сражений, президент в середине октября писал королю Георгу: «...в целом ситуация для всех нас выглядит осенью 1942 года лучше, чем прошлой весной... хотя в 1943 году победы не будет, мы все же находимся на подъеме, в то время как страны „Оси“ достигли предела своей эффективности». Одним из фронтов был Сталинград, другим — Гвадалканал.

Несомненно, немцы полагали в эти осенние дни, что превзошли предел эффективности на обширных равнинах между Доном и Волгой. В конце августа бронетанковые дивизии генерала Фридриха Паулюса пробились на северные окраины Сталинграда. Вскоре люфтваффе в ходе одной из самых массированных бомбардировок со времени нападения на Россию обрушило на волжский город ураган зажигательных бомб, превратив его в горящий факел — можно было ночью читать газету на 40 миль в округе. Казалось, немецких и русских солдат притягивал к Сталинграду, подобно огромному магниту, инстинкт смерти. Переехав из Растенбурга в Винницу, Гитлер убеждал своих генералов: «...главное сейчас — сосредоточить на этом фронте всех имеющихся в наличии солдат, чтобы захватить Сталинград и берега Волги как можно быстрее». В тот же день русское командование приказало жителям Сталинграда «забаррикадироваться на каждой улице, превратить каждый район города, каждый квартал, каждый дом в неприступную крепость».

Сообщения, доходившие до Рузвельта, едва ли могли передать весь ужас Сталинградской битвы. Немецкие солдаты на некоторых участках продвинулись по развалинам города на расстояние нескольких сот ярдов от Волги. Противоборствующие силы яростно сражались, засев в соседних зданиях, на разных этажах одного здания и даже в разных комнатах одного этажа. Русские солдаты стремились сблизиться с врагом на дистанцию броска ручной гранаты и избежать при этом губительных нацистских ударов с воздуха. Танки били прямой наводкой по нижним этажам, пока дома не обрушивались, затем наползали на груды битого кирпича и камня, которые сами произвели. Огнеметчики поливали огненной смесью нижние этажи, пока трассирующие пули не превращали их самих в живые факелы. Яростные рукопашные бои шли на каждом заводе, в каждом бомбоубежище и элеваторе. Раненые и умирающие русские солдаты ползли к Волге в стремлении перебраться на другой берег. Из-за реки русские не прекращали вести минометный огонь — предвестник победы.