Джон написал жене, что все может рассосаться само собой. Флот не отплывет без лорда-адмирала, который в июле так и не появился. Возможно, размышлял Джон, герцог блефует, а на самом деле и не собирается плыть. Возможно, он умнее и хитрее, чем кажется, такой же коварный, как Сесил. Возможно, все эти приготовления, весь этот ужас и горе лишь придают весомости самому грандиозному трюку за всю историю — испугать французов настолько, чтобы они сами покинули Ла-Рошель, без единого выстрела, без выхода английского флота из гавани. Джон вспомнил озорную, плутовскую улыбку Бекингема, его смекалку и остроумие и подумал, что если кто-нибудь и способен выиграть войну, не посылая на нее флот, то это Бекингем.

Традескант заплатил своему домохозяину за август и начал склоняться к мысли, что, может быть, все и обойдется. Стояла жара. По утрам он просыпался с такой жаждой жизни, что готов был пить ее бесконечно. Он шел в гавань и смотрел на море. Он ощущал легкое прикосновение льна к согретой солнцем коже, теплый воздух, обдувавший лицо. И казался себе юношей, теряющим голову от собственной красоты и здоровья. Он гулял по гальке на морском берегу, распугивая стаи бекасов с серыми и черными спинками, которые врассыпную разбегались перед ним. И он чувствовал, что жизнь пульсирует во всем теле, от сапог до кончиков пальцев. В погожие дни он видел остров Уайт в его зеленой прелести и мечтал сесть на небольшой паром и отправиться туда, на остров, и поохотиться за новыми растениями, прячущимися в таинственных расщелинах меловых склонов.

Он бродил и к северу от города, в величественных лесах. Джон склонялся под ветвями деревьев и вспоминал, как искал деревья для сэра Роберта Сесила, как вез добычу на тяжело нагруженных телегах. Иногда он встречал оленя, иногда косулю. И всегда глядел под ноги, надеясь найти новый папоротник или цветок.

К востоку от города он не ходил. Там были гнилые, плохо осушенные болота и изредка раздавался крик ржанки. Тропинки там были предательские и обманчивые. Под горячим летним солнцем болота воняли и разлагались. Когда над ними дрожало жаркое марево, было трудно рассмотреть, где начиналась вода, и земля миражом растворялась вдали. На более сухих участках кивали головками маки. Эта картина слишком живо напоминала Джону о цели их путешествия. Теперь он ненавидел отблески солнечного света на грязи и воде — эти символы смерти. Он один раз прогулялся по болотам Фарлингтона и впредь избегал их.

Бекингем не появлялся до конца августа, когда уже капитаны и офицеры начали поговаривать, что лучше бы их распустили на зиму, чем тратить деньги на поход, который, как уже совершенно очевидно, не состоится. Ведь еще месяц — и погода начнет меняться. Ни один флот не должен так рисковать. Осенью понадобятся дни, чтобы вывести флот из бухты. Начнутся шторма, которые могут разбросать корабли. Будет слишком поздно, да уже слишком поздно. Но конечно же, лорд-адмирал обязательно учтет все обстоятельства… И тут появился он, в своей лучшей лондонской карете, жизнерадостный, улыбающийся и очаровательный. Бекингем позавтракал у капитана Мейсона на Хай-стрит, такой беспечный и веселый, будто не в этом самом доме, вернувшись с острова Ре, он мыл руки от крови своих солдат.

Слух о том, что Бекингем в городе, застиг Традесканта как раз тогда, когда он скармливал коровам остатки сена. На мгновение он содрогнулся, словно кто-то прошел по его могиле. Это было и предчувствие смерти, и всплеск желания одновременно. Джон потряс головой, удивляясь собственному безрассудству, вычистил костюм, надел шляпу и отправился на Хай-стрит.

В доме было полно людей, внешний двор заполнили офицеры, ожидающие распоряжений, обычные зеваки и искатели покровительства. Пока Традескант протискивался сквозь толпу, кто-то тронул его за рукав.

— Он приехал отменить поход?

— Не знаю. Я с ним не общался.

— По словам капитана «Триумфа», перед отплытием понадобится полностью восполнить запасы продовольствия и воды на борту. А денег на это нет. Придется отложить экспедицию до весны.

— Не знаю, — повторил Традескант. — Мне известно не больше, чем вам.

Он продолжил проталкиваться вперед и похлопал по плечу человека, загораживавшего ему проход. Тот повернулся и воскликнул:

— Господин Традескант!

— А вы ведь Фелтон? Это вас сделали капитаном?

Но Джон сразу увидел: что-то не в порядке. Лицо Фелтона было бледным, по обеим сторонам рта пролегли глубокие морщины.

— Что с вами? Вы плохо себя чувствуете?

Мужчина покачал головой.

— Я молился, чтобы тоже заболеть. Но не заразился. Она умерла у меня на руках.

Джон чуть отступил назад.

— Кто умерла?

— Моя жена. О, только не нужно бояться, я не заразный. Нас выгнали из деревни, нас обоих, и не позволяли мне вернуться в дом, пока я не похоронил ее в холодной земле. Потом я разделся догола и сжег свою одежду, только после этого меня пустили в мой дом, голого как грешник. И знаете, что я там обнаружил?

Джон покачал головой.

— Свою маленькую дочь, она умерла от голода за закрытой дверью. Никто не пришел покормить ее, все боялись заразиться чумой. Да и еды во всей деревне не было.

Традескант помолчал, мужественно стараясь осознать весь ужас того, что услышал.

— Видите ли, мне так и не заплатили. — Фелтон говорил невыразительным монотонным голосом. — Ни звания капитана, которое мне обещали, ни лейтенантских денег, которые я заработал. Ни за участие в военных действиях, ни за увольнение из армии. Ни пенни. Когда я вернулся домой к жене и ребенку, у меня не было ничего, кроме обещаний лорда-адмирала. А его словами сыт не будешь. Когда заболела жена, мне не на что было купить лекарства. Я даже не мог купить еды. Когда она скончалась, мне пришлось похоронить ее прямо в землю, у меня не было денег на гроб. — Мужчина коротко рассмеялся. — А теперь эта земля огорожена. Я не могу даже войти туда и поставить крест в ее изголовье. Это общинная земля. Хотел посадить розовый куст рядом с ее могилой, а теперь там овечье пастбище, и эти животные топчутся над ее усопшим телом.

Фелтон смотрел волком.

— Видит Бог, я вам сочувствую, — промолвил Джон.

— А теперь мы должны плыть. — Глаза Фелтона горели на его бледном лице. — Обратно на проклятый остров. И все будет так же, как тогда. Еще больше смертей, боли и безумства. И нам придется повторять это снова, снова и снова, пока он наконец не насытится.

— Вы опять в армии? — спросил Джон.

— Кто же добровольно согласится на это второй раз — из тех, кто уже был там? Вот вы, к примеру?

— Я связан обещанием, и я еду, — пояснил Традескант.

— Я тоже связан обещанием, — заявил Фелтон. — Полагаю, мое обещание отличается от вашего. Священная клятва перед Богом.

Джон кивнул и произнес:

— Я побеседую с герцогом, когда доберусь до него. Замолвлю о вас словечко, Фелтон. Вы получите свои деньги и, возможно, начнете новую жизнь где-то еще…