В конце письма он умолял отца покинуть Англию. «В этой стране на вас смотрят как на врага, и вы рискуете попасть в беду из-за вашей политической позиции, — предупреждал Уильям. — Вам наверняка лучше вернуться сейчас, пока вы способны переносить тяготы морского путешествия, в страну, население которой вас глубоко уважает». Он также страстно желал увидеть своего собственного сына, Темпла, которому было четырнадцать лет, и просил Франклина привезти его в Америку. «Я надеюсь, что увижу вас и его весной и что вы проведете какое-то время у меня»[344].

В то время как в декабре жена его медленно умирала, сам Франклин с удовольствием флиртовал за шахматными партиями с самыми модными светскими дамами, каких только мог встретить в Лондоне. Но эти шахматные партии не были просто разновидностью светского общения. Они являлись частью отчаянных усилий некоторых членов оппозиционной британской партии вигов предотвратить революцию в колониях.

Процесс начался в августе, когда он получил приглашение от лорда Чатема, бывшего Уильяма Питта-старшего, который дважды был премьер-министром и назывался «великим человеком из народа» до тех пор, пока не согласился принять звание пэра и титул графа Чатема. Великий оратор из стана вигов был непоколебимым сторонником Америки. В 1774 году он заболел и вышел из правительства, но затем вновь решил вернуться в политику как непримиримый противник лорда Норта и его курса на подавление освободительного движения в колониях.

Лорд Чатем тепло принял Франклина, выразил абсолютную поддержку колониям в борьбе против новых налогов и надежду на то, что колонии «проявят твердость». В ответ Франклин постарался убедить Чатема объединиться с другими «мудрыми людьми» из партии вигов, чтобы добиться падения «нынешнего бездарного кабинета министров» и сформировать правительство, которое восстановило бы «единство и гармонию между Британией и колониями».

«Это маловероятно, — ответил Чатем. — В Англии слишком много людей считают недопустимым идти на дальнейшие уступки, потому что Америка намерена создать собственное независимое государство». «Америка не стремилась к независимости, — воскликнул Франклин. — Уверяю вас, что не единожды объездил континент почти от края и до края и, бывая в компании самых разных людей, ел, пил и откровенно беседовал с ними, но никогда не слышал ни от одного человека, пьяного или трезвого, слов о желании отделения».

Здесь Франклин не был честен до конца. Прошло десять лет с его последней поездки в Америку, и он прекрасно знал, что небольшая, но постоянно растущая группа радикальных колонистов, пьяных и трезвых, активно желала независимости. Даже сам он начал задумываться о такой возможности.

Джозайя Квинси-младший, фанатичный бостонский патриот и сын старого друга Франклина, посетивший его той осенью, рассказывал: они говорили о «полном освобождении колоний» как о наиболее вероятном исходе[345].

Следующий акт драмы начался с любопытного приглашения от одной светской дамы, имевшей большие связи. Однажды она заявила, что хотела бы сыграть с Франклином в шахматы. Даму звали Каролина Хау — сестра адмирала Ричарда Хау и генерала Уильяма Хау. Братья командовали военно-морскими и сухопутными силами Британии во время революции, но в то время они оба в какой-то мере еще симпатизировали борьбе американцев (их сестра была вдовой дальнего родственника братьев Хау и поэтому всем известна как миссис Хау)[346].

Когда в начале декабря Франклин приехал к миссис Хау, нашел, что она «способна вести умные беседы и обладает прекрасными манерами». Они с удовольствием сыграли несколько партий в шахматы, и Франклин «весьма охотно» принял приглашение хозяйки сыграть с ней снова через несколько дней. На этот раз их беседа носила иной характер. Сначала они поговорили о ее интересе к математике, который, по словам Франклина, «не часто встречается у женщин», а затем миссис Хау обратилась к вопросам политики.

«Что нужно сделать, — спросила она, — в споре между Великобританией и колониями?»

«Они должны поцеловаться и стать друзьями», — ответил Франклин.

«Я часто говорила, что хотела бы, чтобы правительство привлекло вас к участию в разрешении этого спора, — сказала она. — Уверена, что никто не мог бы сделать это лучше вас. Вы считаете это осуществимым?»

«Разумеется, мадам, если стороны расположены к примирению, — ответил он. — Обе страны поистине не имеют противоположных интересов. Это вопрос, который разумные люди могли бы уладить за полчаса».

Однако он добавил: «Правительство никогда не согласится привлечь меня к выполнению этой полезной работы, оно скорее станет поносить меня».

«Да, — согласилась собеседница, — оно недостойно вело себя по отношению к вам. И действительно, некоторые из министров стыдятся теперь своего поведения».

Позже, тем же вечером, Франклин ужинал с двумя своими старыми друзьями, квакерами Джоном Фотергиллом и Дэвидом Барклаем, которые высказали то же желание видеть его в качестве посредника на переговорах. «Возьмитесь за перо, — убеждали они, — и составьте проект примирения».

Он так и сделал. Его «Тезисы к дискуссии» включали семнадцать пунктов, в том числе следующие: Массачусетс должен расплатиться за уничтоженный чай; пошлины на чай должны быть отменены; правила регулирования промышленного производства в колониях должны быть пересмотрены; все деньги, собранные в виде торговых пошлин, должны быть переданы в казначейства колоний; никакие войска не должны размещаться в колонии без согласия ее легислатуры; все полномочия по введению новых налогов должны быть сосредоточены в руках колониальных легислатур, а не парламента. Друзья попросили позволения показать этот перечень некоторым «умеренным министрам», и Франклин согласился.

Эти приватные переговоры были прерваны в середине декабря, когда Франклин наконец-то получил резолюции, одобренные Первым Континентальным конгрессом. На съезде в Филадельфии, продолжавшемся до конца октября, подтвердилась лояльность Америки короне — но не парламенту. Кроме того, было принято решение бойкотировать британские товары, если парламент не отменит драконовские законы.

В Лондоне многие из дипломатических агентов колоний отказались поддержать резолюции конгресса. Поэтому Франклин вместе с другими агентами от Массачусетса взялся доставить эти документы лорду Дартмуту, который «сказал нам, что это была сдержанная и приличная петиция и что он охотно берется представить ее Его Величеству».

В день Рождества Франклин заехал к миссис Хау на партию в шахматы. Едва он вошел, как она сказала, что ее брат адмирал Хау хотел бы с ним встретиться. «Вы позволите мне послать за ним?» — спросила она.