Есть свидетельства русские, есть украинские. Для украинцев войска Муравьева были оккупантами. Русские жители Киева, познакомившись с муравьевцами поближе, смотрели на них как на «почти разбойников» (В.Шульгин). Все воюющие стороны преувеличивают преступления противника. Поэтому я принципиально буду опираться в первую очередь на свидетельства советские, на то, что говорили о себе и о своих товарищах сами муравьевцы.

Ефим Лапидус, член комитета 1-й революционной армии, слышал, как Муравьев не только разрешил грабить, но и прямо подстрекал к грабежу: «Берите, грабьте, всё – ваше», – приказывал (!) он красногвардейцам. И красногвардейцы приказ исполнили: «Все квартиры по Александровской улице до Крещатика были разграблены»[910]. В те дни в Киеве «крали всё: чулки, туфли, кольца, драгоценности»[911], – вспоминал Виталий Примаков.

Мародерство было явлением обычным, точнее, обыденным: «Все трупы были раздеты и всё снятое с них тут же делилось на глазах у толпы»[912], – рассказывал большевик Сергей Моисеев, член комитета 1-й революционной армии.

У красногвардейцев «накопилось много разных вещей, которые были приобретены зачастую грабежом»[913], – говорил Петр Барс, делегат съезда 1-й революционной армии от автоброневой команды «Товарищ Меркулов».

Позднее, оказавшись под следствием ВЧК, Муравьев придумал забавный способ оправдаться. Оказывается, местные банды оживились с приходом большевиков, это они грабили население, «дабы дискредитировать советские войска»[914]. Вряд ли следователи ему поверили. Впрочем, и в самом деле трудно было понять, кто грабит: солдат, красногвардеец или просто бандит. Все в шинелях, все с винтовками, кто есть кто – не разберешь. Виталий Примаков старался поддерживать порядок на Подоле. Его казаки «ловили шпану, среди которой попадались и красногвардейцы из отряда Ремнёва и других отрядов»[915]. В грабителях-красногвардейцах часто опознавали известных уголовников[916]. Пьяные матросы из той же армии Ремнёва забрались в здание Министерства земледелия[917], взломали кассу, забрали деньги и ушли[918]. Никто их не искал и не судил.

Вскоре после взятия Киева товарищ Берзин должен был оставить армию и уехать в Минск. Командование 2-й революционной армией перешло к Ремнёву. В его штабе процветало пьянство, как и в штабах Егорова и Муравьева. При этом самого Муравьева пьяным никогда не видели[919], в грабежах он тоже не участвовал. Зато завел себе в Киеве 18 автомашин, по тем временам – нечто невероятное.

Автомашины любили и другие революционные командиры. «Пьянство, разврат, катанье по городу с барышнями были в полном разгаре среди товарищей, обслуживающих штаб Егорова», – утверждал товарищ Бердник, делегат съезда 1-й революционной армии. Автомобили конфисковали у буржуев, а барышень и в армии хватало.

В санитарном поезде не было врача, делами управлял «вечно пьяный фельдшер Полиниченко». Зато было много молодых санитарок, чья «работа не соответствовала назначению». Такие «санитарки» находились при каждом отряде: «Вообще разврат царил ужасный»[920], – признавала Люсиль Цвангер, секретарь комитета 1-й революционной армии.

Медсёстры ни в чем не уступали санитаркам: «Из санитарных вагонов сёстры часто посещали штабы и красногвардейцев»[921], – рассказывал комиссар по делам продовольствия Иннокентий Табаков. Солдаты и красногвардейцы реквизировали в магазинах предметы женского туалета, чтобы подарить их своим дамам[922].

Но распутство и грабежи – мелочь по сравнению с бессудными расстрелами, с безнаказанными убийствами, что стали обычным делом после взятия Киева Муравьевым.

Главнокомандующий приказал своим войскам «беспощадно уничтожать в Киеве всех офицеров и юнкеров, гайдамаков, монархистов и всех врагов революции»[923]. И войска приказ исполняли.

«Киев потонул в крови, – восклицала Наталья Лисовская, сотрудница политотдела 1-й революционной армии. – Я видела, как носили в покойницкую трупы средь белого дня, как расстреливали всех кого попало…»[924]

По свидетельству комиссара станции Киев-II Товарная Франца Ивановича Вишневского, случалось, что расстреливали просто прохожих с чистыми руками[925]. «Расстрелы были предоставлены на усмотрение самих красногвардейцев. Расстреливались и солдаты, вышедшие из госпиталей без удостоверений»[926], – утверждал большевик Сергей Моисеев.

Муравьев признавал, что бессудные расстрелы в Киеве были. По его словам, «солдаты так озверели и вошли в такой азарт, что остановить их не было никакой возможности»[927]. Но Муравьев «озверел» не меньше своих солдат. Однажды красногвардеец привел к нему задержанного солдата без документов: «Зачем ты привел ко мне эту сволочь? Убей его!» – приказал Муравьев[928].

Собственно, массовые расстрелы не отрицал никто. Только товарищи Чудновский, Аросев, Сливинский (казначей 1-й революционной армии) их оправдывали: мол, солдаты и красногвардейцы увидели трупы рабочих, замученных гайдамаками, и не смогли сдержать своего революционного возмущения. Тяжелые потери при штурме Киева тоже озлобили большевиков: «В боях под Киевом было убито 600 чел.»[929], – утверждал начальник штаба 2-й революционной армии В.А.Фейерабенд. Военные историки считают, что в годы Первой мировой на одного убитого в среднем приходится трое раненых. Если так, то армия Муравьева потеряла до 2400 человек, более трети личного состава. «Прошу Вас убедительно прислать мне тысячу или две или сколько можете красной гвардии, ибо понес большие потери»[930], – телеграфировал Муравьев в Совнарком.