Сомкнутые губы эхайна тронула удовлетворенная улыбка. Величаво качнув подбородком, Нигидмешт Оармал Нишортунн, Справедливый и Беспорочный гекхайан Светлой Руки повернулся, чтобы уйти.

Споткнулся на ровном месте. Замер, пригнув голову, словно ожидая удара.

Медленно обернулся. Лицо его было искажено страшной болью.

Кратов застыл в недоумении.

Озма, смертельно бледная, с огромными, полными слез глазищами, в развевающемся плаще летела ему навстречу…

…мимо него…

…в распростертые руки гекхайана.

Чванный, как сиамская кошка, благородный гекхайан на глазах обернулся в перепуганного мальчишку.

Озма — в теряющую остатки рассудка от любви девчонку.

А Кратов, оказавшийся невольным свидетелем этой сцены, — в полного идиота.

Потому что он ни черта в происходящем не понимал, чувствовал, что ему надлежит со всевозможной деликатностью немедля удалиться, и как ксенолог— профессионал не мог себе позволить упустить ни единого нюанса этой сцены.

— Шорти! — закричала Озма.

— Ольга! Я не хотел! — простонал Нишортунн. — Я должен был исчезнуть отсюда прежде, чем ты появишься! Я не успел!..

— Но почему, почему?

— Мы не должны были встречаться… Я знал, что тебе будет больно… Ведь ты думала, что я подло сбежал после той ночи…

— Нет, нет, все это время я искала тебя!

— Лучшие бы ты считала меня предателем и забыла сразу!

— Ты самый лучший, самый любимый… как ты мог молчать столько лет?!

— Но мы не должны были встречаться… Мне не следовало появляться за пределами своего мира… Я прикован к нему своим титулом… я гекхайан Светлой Руки…

— Я не знаю, что это значит… для меня это не значит ничего… какой смысл в этих пустых словах… когда я наконец отыскала тебя!..

— Я всегда любил тебя, Ольга… я любил только тебя… ты мой чистый ангел!..

— Я думала только о тебе, вспоминала только тебя, я умирала каждой ночью без тебя!..

— Но я должен быть здесь, я не могу быть нигде, кроме этого мира, потому что этот мир — мой, и этот мир никогда не мог бы стать твоим!..

— Но почему, почему ты не можешь улететь отсюда со мной?!

— Я уже объяснял тебе: я гекхайан, я самый главный здесь, я правитель этого мира, я не могу оставить его… особенно сейчас, когда можно все переменить!..

— Но как же я?!

— Теперь все иначе… раз ты не сердишься на меня… ведь ты можешь остаться со мной?

— Остаться… здесь?!

— Ты не знаешь, что происходит с эхайнами, когда они слышат твой голос… они становятся кроткими, как молодая трава на лугу… они становятся людьми… Для меня, для всех нас ты — словно ангел!..

— Но я не могу, не могу… Здесь страшно!

— Я никому не позволю тебя обидеть! Никто и не посмеет… ты даже не представляешь, какая у тебя власть над эхайнами!

— Но я не хочу власти… я ничего не умею… я только голос, голос во плоти!

— Ты ангел во плоти… останься…

— Мне страшно, Шорти… я не могу…

— Останься, Ольга…

Попав на ярхамдийский флагман, Кратов сразу же заперся в каюте и, сдув пылинки с заветного кристаллика, припал к видеалу. Самым фантастическим образом оказались запотевшая с холода литровая жестянка «Карлсберга» и миска сушеных креветок, а еще — планшет с прижатой декоративными прищепками стопкой прекрасной розовой бумаги и новое стило. Доискиваться причин этого удивительного воплощения сокровенных прихотей Кратов не имел ни времени, ни желания. Скорее всего, кто-то из Шипоносных Ящеров был надлежаще проинструктирован…

Ни малейшего намека на «нитмеаннар» кристаллик, разумеется, не содержал. Там и без того вдосталь было любопытного. Теперь Кратову было чем заполнить неближний путь до Эльдорадо с пересадкой на Магии… Дверь бесшумно отворилась.

Вошла Озма, непривычно чистенькая, умытая, тщательно причесанная, в длинном синем платье со стоячим воротником «а ля Мария Стюарт» платье. Замерла у порога, выжидательно обхватив плечи руками. Между тонких пальцев, унизанных тяжелыми перстнями, дымилась сигарета.

Через десять часов мы будем на Магии, — сказала Озма в пространство. — Надеюсь, никому не придет в голову меня встречать.

— Никто и не знал, что вы были похищены, — сказал Кратов. — Это была самая страшная тайна Федерации за последние сто лет. Если бы сведения о том, что вы находитесь в лапах у этих ужасных людоедов эхайнов, просочились в информационные каналы, один бог знает что бы произошло. Народное ополчение, призывы к решительным действиям… какие-нибудь идиоты-добровольцы, атакующие Эхлиамар на угнанных из музеев «корморанах»… А так все обошлось. Все живы-здоровы и полны новых впечатлений. И через десять часов вы ступите на родную землю.

— Что вы так внимательно изучаете?

— Родовое древо Лихлэбров, — хмыкнул Кратов (никакое это было, разумеется, не древо, а стратегическая схема экономического роста Светлой Руки, любезно предоставленная ему Справедливым и Беспорочным). — Мне как его самому свежему побегу надлежит знать, от каких корней я произрастаю.

— Наверное, вам придется жениться на эхайнской женщине голубых кровей, — с иронией заметила Озма.

— Зеленых, — строго поправил Кратов. — На Эхлиамаре, желая выразить свое ироническое отношение ко всем этим новоиспеченным сиятельным выскочкам, говорят, что в их жилах течет зеленая кровь.

— Это у вас зеленая, — возразила Озма печально. — Это вы натуральный парвеню. А ваша супруга будет происходить из какого-нибудь древнего рода, записанного еще в скрижалях Древнего Отлива.

— Откуда вы почерпнули познания о Древнем Отливе, янтайрн?

— Я не так глупа, как кажусь, яинарр… «Чувствую ваше незримое присутствие, Справедливый и Беспорочный», — подумал Кратов.

— Но вы же не ревнуете меня? — усмехнулся он.

— Нет, — покачала головой женщина. — Ну разве что самую чуточку. Все же, мы пробыли вместе какое-то время. И между нами…

— Но мы никому об этом не скажем.

— Да, — согласилась Озма. — Никому и никогда. Вы честно охраняли мою жизнь и честь. Я старательно изображала из себя перепуганную Деяниру, которую умыкнуло целое стадо кентавров. А все остальное никого не касается, кроме нас двоих.

Она нервно отшвырнула погасшую сигарету и проследила за тем как пол каюты вспучился и всосал ее.

— Однажды вот так же пропали мои старые любимые шлепанцы, — сообщила она. — Катулина… собачье мясо… Только свернешься — и чего-то в этой жизни уже не вернуть.