путь лежит «в Блаженный наш Край за отрогами гор», где звонит колокол, стоит башня и пенится морской прибой из ранних стихов-зарисовок Толкина; по их словам, мало кто получает приглашение покинуть мир смертных, где «вянет трава, облетает листва». Фириэль делает шаг к кораблю, но в последний миг у нее сжимается сердце, и эльфы уплывают. Она возвращается домой, «под крышу, за темную дверь», утренняя роса высыхает, а видение постепенно стирается из памяти. Девушка вновь погружается в быт: работу по дому, разговоры «о том и о сем», завтрак. Последние слова в этом стихотворении: «Пожалуйста, мёд передай».

Позднее Толкин переписал это стихотворение под названием «Последний корабль»[112], завершив им сборник «Приключения Тома Бомбадила». Фириэль так же выходит из дому, видит корабль эльфов, которые зовут ее с собой, задает вопрос и получает на него ответ. Но на сей раз ей ясно дают понять, что этот корабль последний, на нем «есть еще место одно» (курсив мой), и эльфы приглашают ее внять последнему призыву. И останавливается Фириэль уже не потому, что «дрогнуло сердце и сжалось в груди», а потому, что «ноги в мокрую глину ушли». Она отвечает эльфам: «Я смертная, этой земли я дитя, / И Ее не покину, о нет!» Теперь она возвращается уже не просто «под крышу, за темную дверь», но в «дом теней». И, что очень важно, поэт удалил двустишие с описанием веселой болтовни за завтраком. Фириэль уже не одевается в «зеленое с белым», но ходит в простой «темной одежде» и принимается за обычные «дневные дела». Утро заканчивается лишь тем, что «угас, как всегда, / За морем солнечный свет». В последней строфе стихотворения говорится о том, что мир по-прежнему стоит на своем месте, но выхода из него больше нет. В английской версии эта строфа, как и предыдущая, завершается словом faded (угас).

«Последний корабль» оставляет гораздо более острое ощущение потери и смерти, чем «Фириэль», и потеря эта представляется неизбежной. Фириэль сотворена из «глины», как все дети Адама, она «дитя этой земли», и ей придется принять эту участь. Как говорится в предисловии, которое было написано в 1962 году в качестве пародии на вступительное слово от редактора, ее имя, Фириэль, означает просто «смертная дева». Ее сказка — «антиволшебная», в ней повествуется об отказе бежать от смерти.

Очень похожим образом Толкин переписал еще одно стихотворение 1934 года, «Безумец» (Looney), которое вошло в сборник «Приключения Тома Бомбадила» под названием «Морской колокол». В обеих версиях говорится о том, что происходит с людьми, которым удалось добраться до Блаженного Края эльфов и которые согласно древней традиции (как у Китса в «Belle Dame Sans Merci») уже никогда не будут прежними. Однако в данном случае переработка была гораздо более масштабной: объем стихотворения увеличился с 60 до 120 строк, а в предисловии был добавлен еще один зловещий намек. В «Безумце» героя, из уст которого мы слышим основную часть стихотворения (сумасшедшего, давшего название этому произведению), спрашивают: «Что ты видел, где ты был, / В рубище бродя по свету?» Он отвечает, что прибыл из страны, где не встретил никого. Сидел в пустой лодке, и она по своей воле унесла его «в иные земли» — по-видимому, это был тот самый край цветов, колоколов и невидимых танцоров, о котором шла речь в стихах-видениях. В отличие от Фириэли или тех, кто лишь грезил о «безымянной земле», «безумец» попал туда наяву. Но потом что-то случилось: сгустилась «черная туча», весна ушла, листья облетели, а море замерзло. Он бросился обратно в пустую лодку и поплыл назад, а вернувшись домой, обнаружил, что все «жемчуга и самоцветы», которые он собрал в неведомой стране, превратились в «гальку», а «цветы» — в «жухлые листья». У него осталась только ракушка, в которой слышно эхо, — может быть, отголоски музыки, но поэт об этом не сообщает. Конечно, это вполне традиционный конец: «эльфийское золото» оборачивается листьями, а вернувшийся из волшебных чертогов человек не может вновь влиться в общество — часто из-за того, что все, кого он когда-то знал, давно умерли (см. выше стр. 176). Стихотворение 1934 года можно понимать в рамках этой традиции.

Однако в стихотворении 1962 года героя уже не называют «безумцем» и не расспрашивают его о том, где он был и что видел. В предисловии к «Приключениям Тома Бомбадила» Толкин, выступая в роли редактора хоббитовской рукописи, отмечает, что стихотворение имеет «явно хоббитанское происхождение»[113], но было написано «гораздо позже других», включенных в этот сборник, и относится «к Четвертой эпохе», начавшейся после завершения Войны Кольца. Тем не менее оно включено в сборник стихов Третьей эпохи, потому что «в верхней части листа, на котором он обнаружен, помечено: „Сон Фродо“».

Интересно, что означает этот последний плод фантазии Толкина? Еще одно раздвоение? В конце «Властелина колец» Бильбо и Фродо, в отличие от Эльфвине, Фириэли и остальных грезивших о Блаженном Крае, уезжают из Средиземья туда, где виднеется «светлый берег и дальний зеленый край». Однако незадолго до этого Фродо с уверенностью утверждал: «Я ранен… и нет мне исцеленья». Как и в случае с земным и небесным окончаниями рассказа «Лист кисти Ниггля» или в случае Сэма и Фродо, которые пали на землю Мордора, готовясь к смерти, но были спасены орлами, пока находились в беспамятстве, автор в каком-то смысле описывает две концовки: «эвкатастрофическую», оправданную повествованием, и трагическую, которая представляется не менее, если не более правдоподобной: «Так оно и бывает».

«Морской колокол», или «Сон Фродо», — это описание обычной концовки для тех, кто следует за мечтой о бессмертии, будь то человек или хоббит, а не для избранных Хранителей Кольца. Они слышат звон «морского колокола», забираются в пустую лодку, переносятся в сияющую самоцветами землю с ее невидимыми танцорами и звучащей издалека музыкой, которая не дает покоя Толкину. Как и в «Безумце», что-то происходит. Однако в «Морском колоколе» это уже наказание за гордыню. Рассказчик изготавливает себе мантию, жезл и венок и восклицает: «Да признает земля своего короля!» — призывая обитателей показаться на глаза. И тут же налетает туча, чары спадают, волшебная страна оборачивается обиталищем жуков, пауков и грибов-дождевиков, а герой видит себя глубоким стариком: «На плечах моих старости груз». Лодка уносит его обратно, у него не остается ничего, и даже ракушка теперь «мертва и молчит», не рождая ни отзвука.

На темный тот брег не вернусь я вовек,

и колокол не зазвучит.

Уже