«Дурак, свинья и скотина», – сказал себе Альгирдас, имея в виду отнюдь не Орнольфа, – «тупая скотина», – уточнил он, подумав.

Часок поразмышлял на эту тему, сломал от злости стол и разодрал на куски кожаное кресло. А когда перестал психовать, вылез в окно и поехал развеяться.

«Можно с тобой?» – подергав за ниточку, спросила Маринка.

Что ж, до заката ей ничего не угрожало.

– Куда поедем? – сегодня Маринка быстрее разобралась с застежками шлема.

«А куда бы хотелось?»

– Мне без разницы. А ты почему сегодня в шлеме?

«Ты всегда так много говоришь?»

Они выехали из ворот, и Альгирдас сразу выжал из байка все, на что тот был способен. На такой скорости, да по здешним «с горки на горку» дорогам – тут уж не до отвода глаз, потому и в шлеме. Не то чтобы шлем выручал, Орнольф как-то обмолвился, что Паука, наверное, даже в космический скафандр упаковывать бесполезно, все равно впечатление он будет производить сногсшибательное. В общем, толку от шлема немного, но иллюзию защиты он создает. Если знаешь, что твоего лица не видно, начинаешь воображать, будто на тебя и внимания особого не обратят.

Далеко, в своем мире, Волк убивал людей. Он был доволен. Он был растерян. Мечтал о чем-то и понимал, что мечта его смешна и несбыточна. Был счастлив. И сердце его кровоточило. А сюда – эхом, отблесками, далекими зарницами – доносилось то, что Альгирдас мог принять и понять, и чему не хотелось сопротивляться.

Есть машина, есть дорога, есть небо над дорогой. Ну, так лети, пока можешь летать! Быстрее! Еще быстрее! Подойди к пределу и перешагни его – вперед, в пропасть, в полет, на камни внизу или в небо над головой, – только быстрее! Давай же!

И Маринка вскрикивала от страха и восторга. Альгирдас слышал ее голос, чувствовал биение крови, казалось, еще чуть-чуть и он сможет увидеть ее мысли. Это было опасно, как было опасно все, что связывало с Волком. И не всегда он различал, кто летит по дороге, в чьих руках бьется уходящая жизнь, для кого ветер поет в унисон с ревущим двигателем, на кого волна за волной накатываются кровь, ужас и сладкая чужая боль. Кто из них где? И чья женщина прижалась к спине – такая близкая и живая, такая далекая, погибшая десять лет назад.

Если Волк сейчас уходит, то куда он уйдет? В другой мир? Или в другое тело?

– Мас эйнли мэй?! – рассмеялся Альгирдас, – Торру![35]

Это был не бой. Это было… как танец вслепую. Жестокий и чувственный танец с партнером, знающим тебя как себя самого. С противником, которого ты знаешь лучше, чем знаешь себя.

И Альгирдас знал, что победит. И Волк знал, что победит. И тварный мир все больше походил на Межу – такой же реальный и такой же необязательный, – только скорость, машина и небо были сейчас важны. И еще девочка за спиной – близкая, живая, ненастоящая…

Когда понеслась за ними сине-белая машина с мигалками, призывая остановиться и выехать на обочину, Альгирдас уже знал, что он победил. Волк признал поражение и сейчас открывал себе путь сквозь межмирье.

* * *

В этот раз встреча с ГАИ пошла как-то не так. Начать с того, что патрульных смутили Маришкины документы. Да, ей выдали те самые «корки», на которые граждане России и стран ближнего зарубежья с некоторых пор реагировали… адекватно. То есть чувствовали некоторую напряженность в районе диафрагмы. Так бывает, когда волнуешься или боишься.

Сейчас Маришка была полноправным сотрудником МЧС, и то, что ей всего девятнадцать значения, не имело. Другое дело, что она не представляла, как извлечь пользу из документов и своего звания. А ведь лейтенант МЧС – это куда круче, чем сержант патрульно-постовой службы.

Ее документы посмотрели и вернули. А вот водительское удостоверение Альгирдаса возвращать не спешили. Поглядывали странно. В смысле, совершенно нормально, с учетом того, что это ж Альгирдас. Смотрели, не отрываясь. Как-то неуверенно попросили подождать. И ждать пришлось недолго, почти сразу подъехал дядька с майорскими звездочками и очень вежливо попросил проехать с ним «до выяснения».

Нет, определенно, все шло как-то не так. И Альгирдас это тоже понял. Но прежде чем он успел сделать что-нибудь ужасное, Маришка бодро согласилась ехать куда угодно и что угодно выяснять. Она, если честно, здорово испугалась. За этих гаишников, и отдельно – за майора. Потому что тот Альгирдаса взглядом просто-таки сожрал. Целиком.

А в волосах Паука, в черных, оплетенных серебряными цепочками косах, так и не погасшие со вчерашнего вечера, мерцали и переливались неяркие огоньки. Ох, зря его попросили снять шлем!

…Ну, и что? И ничего. Под конвоем двух машин, одной – патрульной, и одной – майорской, они доехали до ближайшего поста. Около двухэтажной будочки – стеклянный верх на бетонном основании – стояла черная, с тонированными стеклами иномарка, выглядевшая очень официально и совершенно неуместно на фоне заросших диким лесом сопок и серо-синего бурного моря. Возле машины топтались два молодых мужика в одинаковых кожанках. Оба курили. И оба без всякого интереса проводили Маришку с Альгирдасом взглядами…

Стоп.

Прежде чем войти в дверь Маришка задержалась и внимательно посмотрела на этих двоих. Что-то с ними было… не то что-то. Маришка сейчас чувствовала себя так, словно держит на поводке дракона или еще что-нибудь в этом роде. Как в том мультике, в «Шреке»: «У меня здесь дракон и боюсь, что мне придется его применить». Она знала, что Альгирдас ждет только разрешения действовать по своему усмотрению. Странное такое, довольно приятное чувство – быть хозяйкой ситуации, удерживать Паука от неосмотрительных поступков, как будто она и впрямь что-то решает. Интересно, Орнольф так же себя чувствует?

Ах, вот оно что!..

И прежде, чем пауза стала неприличной, Маришка вошла в будочку. Там внутри было накурено и холодно, ужасно неуютно – ну, да фиг бы с ним.

Эти двое мужиков возле иномарки, они посмотрели на Альгирдаса… никак. То есть, как если бы он был обычным человеком. Как если бы в нем не было ничего особенного.

Интересные дела!

– У меня такое впечатление, что вы чего-то не договариваете, – с невыносимой улыбкой мурлыкнул Альгирдас, забирая свои документы. – Не желаете облегчить душу чистосердечным признанием?

Маришка задумалась, а не работал ли Паук в незапамятные времена каким-нибудь там инквизитором? Уж очень пакостно он это сказал. Так, как будто без чистосердечного признания гореть гаишникам на костре на мокрых дровах. Ну, чего наглеет, спрашивается? Ясно же, что ничего не ясно! Привезли сюда неизвестно зачем, оштрафовали за превышение скорости и отпустили. Что к чему? Почему? Однако это же не повод выпендриваться.

– Да мы-то что? – пробормотал сержант. – Нам приказано, мы делаем. Извините.