Вельдан. Ненавижу эту женщину! Какое право имеет она сидеть, болтать и смеяться с этой чужачкой? Какое право имела она не погибнуть в таком чудовищном оползне? Как ей удалось выжить? Это нечестно! Какое право имеет она жить, если Мельнит мертва ? Ненавижу эту женщину за то, что она жива.

Элион без сил опустился на землю, потрясенный собственной жестокостью. Впервые со дня смерти Мельнит он осознал, сколько в нем накопилось злобы, гнева, безрассудной ненависти. Потрясенный таким открытием, он долго сидел в темноте и безмолвно оплакивал свою погибшую напарницу. Затем пробрался к выходу из убежища и опустился на колени, так жадно глотая ледяной горный воздух, словно надеялся этим очистить свою душу от тьмы и скверны. Немного успокоившись, Элион с угрюмой решимостью спросил себя: неужели он и вправду жалеет, что Вельдан не погибла в оползне после того, как Мельнит встретила свою смерть в лабиринте ак'загаров? Неужели ему и вправду было бы лучше, если б обе они были сейчас мертвы?

Нет. Во имя милосердия — конечно же, нет! Вельдан и так достаточно пострадала в тот ужасный день. С удивлением Элион обнаружил, что искренне жалеет ее. Сегодня он говорил с Вельдан впервые с тех пор, как дракен чудом вынес их обоих из подземных владений ак'загаров и доставил домой, — Элион почти ничего не запомнил из того кошмарного путешествия. Сегодня он украдкой поглядел на Вельдан глазами дракена — и ужаснулся ее бледности и худобе, не говоря уж о новых ссадинах и ушибах, которые получила она, побывав в оползне. И тем не менее Элион ясно понимал, что эта жалость ничего не меняет.

Если бы смерть Вельдан могла вернуть мне Мельнит, если бы каким-то чудом я сумел сторговаться с провидением, я убил бы Вельдан собственными руками.

— Покойся с миром, малышка Дерли, — прошептала Рохалла. — Если б только я могла отдать свою жизнь, чтобы вернуть тебя, ты же знаешь, я бы сделала это с радостью… но, может быть, тебе лучше там, где ты сейчас. По крайней мере ты больше не больна и не чувствуешь ни холода, ни голода…

— Ты уж прости, девонька, но я старался как мог. — Голос могильщика отвлек Рохаллу от горестных мыслей. — Сама ведь видишь, река слишком близко, только начнешь копать, и уже вода проступила…

Рохалла отвернулась от свежей могилы, черневшей на девственно-белом снегу. Тельце девочки, обернутое в ветхое заплатанное одеяльце, в руках Рохаллы казалось невесомым. Девушка крепко прижала к себе мертвую сестренку, не в силах представить, как та будет лежать, совсем одна, в холодной глинистой жиже, которая уже скопилась на дне могилы. Увы, больше ничего Рохалла сделать для нее не может.

— Этого достаточно, — безжизненным голосом проговорила она и сделала глубокий вдох, чтобы удержать слезы. Закрыв глаза, девушка опустила крохотное тельце в могилу и содрогнулась от ледяного прикосновения грязной воды.

— Прощай, Дерли, — прошептала она.

Вытерев руки о юбку, Рохалла повернулась к могильщику и вручила ему пригоршню монет — все деньги, которые минувшей ночью получила от Пресвела.

— Спасибо тебе. Знаю, ты сделал все, что мог, и лучше уж такая могила, чем погребальные костры. Мне была нестерпима мысль, что моя Дерли попадет туда.

Могильщик кивнул.

— Удачи тебе, девонька, — негромко сказал он. Рохалла покачала головой:

— У кого сейчас есть удача?

Почти ослепнув от неизбежных слез, она повернулась и побрела прочь от могилы, так ни разу и не оглянувшись.

Обратная дорога с кладбища казалась в одиночестве вдвое длинней прежнего. Одного за другим Рохалла схоронила всех своих близких на этом заброшенном кладбище за стенами города. Теперь, впервые в жизни, она осталась по-настоящему одна. «Я — последняя в семье, — подумала девушка. — Когда придет мой черед, некому будет похоронить меня…» Она постаралась отогнать эту мрачную мысль — в ее нелегкой жизни давно уже не было места жалости к себе, но, бредя по топкой грязи, которая раньше была дорогой к городу, Рохалла все слышала, как в ее голове настырно звенит слабый тонкий голосок, словно плачет заблудившийся ребенок: Что теперь со мной будет ?

Верь, говорила мать. Верь в Мириаля. Он сохранит тебя. Что ж, Рохала и вправду верила. Даже если Он отвернулся от нее, когда она стала шлюхой, ведь не мог же Он наказать за этот грех ее невинных братьев и сестричек? Все свои сбереженные медяки Рохалла тратила на благовония и жертвы в храме. Она молилась денно и нощно, когда малыши заболели один за другим, — и что проку в этих молитвах было ей или им? Мириаль ниспослал своим приверженцам бесконечный, убийственный дождь. Мириаль отнял у нее всех, кого она любила.

Вера в этого так называемого бога — не что иное, как паутина лжи, ханжества и жестокого обмана. Теперь Рохалла это знала. Когда умерли ее родители, она вынуждена была пожертвовать чистотой своей юности, чтобы выжить. Сегодня же она лишилась не просто телесной невинности — но веры.

Терзаемая голодом и горем, измученная долгим уходом за больными малышами и ночными бдениями на стылых улицах, Рохалла почти ощупью брела вперед — и тут ее нога провалилась в глубокую сточную канаву, присыпанную предательским снегом. Потеряв равновесие, девушка ничком рухнула в липкую вонючую жижу — и в этот миг ее терпение лопнуло.

Выпрямившись, она соскребла с лица ледяную мерзкую слизь, и ярость, давно уже тлевшая в ее сердце, наконец полыхнула слепящим огнем.

Проворно вскочив на ноги, Рохалла погрозила кулаком равнодушному небу. Грязь ручьями текла по ее лицу, смешиваясь со слезами.

— Я не верю в тебя, Мириаль! — пронзительно крикнула она. — Бог не может быть таким жестоким! Больше я не стану в тебя верить! До конца своих дней я буду проклинать твое имя!

На миг девушка замерла, почти уверенная, что сейчас ее поразит небесная стрела.

— Ты слышишь, Мириаль? — снова крикнула она. — Я в тебя не верю!

— Да, но, быть может, Он верит в тебя. Ошеломленная, Рохалла смахнула с лица грязь и слезы — и увидела, что к ее грязной загрубевшей руке протянулась чужая рука — чистая, изящная, холеная. Это был вчерашний клиент, тот, кого Рохалла холодно прогнала прочь.

— Сударь… — тихо проговорила она, стараясь не выдать голосом своего гнева. Ей была нестерпима мысль, что этот человек увидел ее в такую унизительную минуту. «Он же обладал моим телом, — в ярости подумала Рохалла. — Неужели ему нужно еще отнять у меня остатки гордости и самоуважения?»

Мужчина едва заметно улыбнулся ей. Он был напряжен и беспокоен — совсем не похож на вчерашнего себя, богатого и самоуверенного.

— Меня зовут Пресвел, — тихо сказал он. — Я служу у леди Серимы.

Рохалла задохнулась. Клиенты никогда, никогда не называли своих имен! Неужели этот глупец не понимает, что отдает себя на ее милость? Впрочем, сейчас ей было на это наплевать.

— Что тебе нужно? — резко спросила она. — Я уже сказала тебе прошлой ночью, что больше не буду торговать собой. И я только что похоронила свою маленькую сестру, так что… — Рохалла не договорила, захлебнувшись рыданиями.