– Ты имеешь в виду…

– Да. Сегодня. Сию же минуту.

Гользена прошибло волнение:

– Мы отправляемся в Совершенство?

– Не знаю, кто такие эти «мы», но мы с тобой точно нет.

– Но ты же говорил…

– Я не говорил ничего, – категорично качнул головой Райнхарт. – Ты, видимо, как-то не так слушал, а потому тебе в голову втемяшились вещи, о которых на самом деле ничего не говорилось. Никто никуда не отправляется.

– Мы отправляемся в Совершенство, – упрямо повторил Гользен.

– Совершенство – это не место. Это состояние.

– Как… Колорадо?

– Да нет, болван ты эдакий. Состояние бытия. Ты не можешь что-либо изменить, изменяя то место, где находишься. Ты должен изменить то, чем ты являешься. Но тебе, я вижу, это недоступно. Тебе надо хотя бы разобраться со своими друзьями. Надо было изначально развивать в себе присутствие ума и духа – тогда, глядишь, что-нибудь и вышло бы. А так… Мне жаль.

Уж чего, а жалости на его лице не было и в помине.

– Так что, я не отправляюсь? – уточнил Гользен.

– Никто не отправляется ровным счетом никуда. Ты хоть когда-нибудь слушаешь?

– Что ты такое говоришь? Совершенство – это место. Заповедный край.

– Бог ты мой! Ну скажи мне – где, по-твоему, он вообще находится? В Юте? В Техасе? В гребаной Калифорнии? Или ты думал отправиться, подобно каким-нибудь идиотам мормонам, в странствие через пустыню, на поиски долбаной земли обетованной? Так, что ли?

Гользен молча таращился на собеседника. Именно так он себе это и представлял – будущность свою и судьбу, в которые свято уверовал той далекой ночью, годы и годы назад, когда ему представилось некое место, где все они будут существовать – жить – как нормальные люди. Совершенство – именно так окрестил тот край Райнхарт. Гользену это место представилось как Джедбург и в таком виде утвердилось в теснинах его головы. Он считал, что столь же свято в него верует и Райнхарт, но теперь тот плел что-то совсем другое, какую-то околесицу, которую толком и не поймешь…

– Ну так… что же все-таки должно произойти? И когда? – настаивал Гользен.

Райнхарт порывисто встал из-за стола и зашагал в пивной зал. Его посетитель поспешил следом.

– Процесс уже пошел, – на ходу сообщил Райнхарт. – Послание разослано по всем доступным угловым, – он глянул на часы, – уже больше получаса назад. Все произойдет, понятно, не в мгновение ока. Но это нормально. Это еще один секрет, мой друг, как выиграть битву. Никаких рывков. Только поступательность. Эволюция.

– Я… не понимаю.

– Ты? Скорей всего. Ну да ладно.

Гользен уловил, как кто-то направляется к ним из затенения.

– Я вся в ожидании, – послышался тоненький голос.

– Эй, егоза! – окликнул Райнхарт. – Ты готова?

Это была та девчонка, что Гользен несколько дней назад привел сюда к Райнхарту: новообращенную, незнайку. Хотя теперь она смотрелась по-иному. Одета, казалось бы, так же – девчонка в куртчонке с капюшоном, на которую среди улицы никто и не глянет, но при всем этом в ней появилась некая уверенность. Как будто у девушки появилось ощущение направленности, цели.

– Ну а то, – осклабилась она.

– Она-то что здесь делает? – воззрился на бывшую незнайку Гользен.

– Мне всегда нравилась твоя байка насчет двенадцати посвященных, – сказал Райнхарт. – Есть в этом какая-то звонкость. Двенадцать мифических воинов, ха-ха! Так что она тебя здесь считай что замещает.

– То есть как?

– А так. У нее есть задатки. Хватка, молодой задор. А у тебя ни того ни другого. Медж бы, конечно, подошел лучше всего. Он уже сам по себе орудие. И давно себя развил. Не то что ты: ни мычишь ни телишься. Увалень.

– Но… она же никтошка!

– Да пошел ты в жопу! – с веселой ехидцей сказала девчонка. – Меня звать Джессика. Ну не сейчас, так чуть погодя.

– Ах она, моя девочка! – рассмеялся Райнхарт. – Ну ладно. Иди и будь.

Он что-то ей бросил – какой-то мелкий предмет, который девушка ловко подхватила одной рукой и с издевкой продемонстрировала Гользену.

Бумажный спичечный коробок.

– До скорого, – сказала она и, едва выйдя за дверь, кинулась бежать со всех ног.

Райнхарт хохотнул, а затем помрачнел, словно утомившись разыгрывать из себя добряка.

– Я сейчас кое-что сделаю, – сказал он брюзгливо, – а затем нам надо будет составить разговор. Веселье начинается, друг мой, но дел впереди непочатый край.

У Гользена голова шла кругом. В эту минуту ему было тошно от неприязни, прежде всего к самому себе.

Настало Рождество, а под елкой ничего не оказалось. Да и не было никогда. Не было даже самой елки. Одна лишь ложь. Причем всегда.

Упрямо мотнув головой, гость повернулся к Райнхарту спиной и вышел в сумрак.

Я пробежал вверх и вниз по авеню по всей протяженности от Четырнадцатой до Двадцать третьей. Затем еще раз, теперь уже с охватом всех боковых улиц на соседние авеню. Все это время мобильник у меня был притиснут к уху и я то и дело перенабирал номер Кристины.

Но ее нигде не было. Через сорок минут я понял, что так дело не пойдет, и перестал носиться туда-сюда как безумный. То, что Крис пошла на работу, крайне маловероятно, но в ресторан я все равно позвонил, чтоб хотя бы исключить эту возможность. Трубку там взяла сестра Марио и едко сообщила, что Кристину не видела, да и видеть не желает, потому как мы оба уволены.

– Как? Почему?

– Ее тут никогда вовремя нет. А ты хулиган. С бедного Марио хватит.

Понятно, что решение за брата, скорее всего, вынесла Мария, но сейчас мне было просто не до того, чтобы отнестись к этой проблеме серьезно, и я сказал: хорошо, ладно, только если Крис все же появится, передайте, чтобы она сразу же мне перезвонила. Мария помолчала, затем фыркнула в трубку и с туманным «посмотрим» ушла со связи (оставалось надеяться, что так она выразила согласие).

Я двинул обратно на Восемнадцатую и позвонил в дом Кэтрин Уоррен. Ответа не последовало, но, судя по тому, как колыхнулись шторы в окне второго этажа, там кто-то бдел, и я, уткнув большой палец в кнопку звонка, не снимал его до тех пор, пока в прихожей не послышались шаги. Дверь приоткрылась, но осталась на цепочке. За ней с каменным лицом стояла Кэтрин с заплаканным ребенком на руках.

– Уходите, – было ее первым и единственным словом.

– Вы не видели Кристину? – быстро спросил я.

– Нет. Подите прочь, или я вызову полицию.