Погода стояла прекрасная, но от лондонской пыльцы у Мика впервые со школы разыгралась сенная лихорадка, развившаяся в целый ларингит. В понедельник ему предстояло лететь в Австралию на съемки «Неда Келли» — он только что узнал, что еще не оконченные слушания по делу о хранении наркотиков путешествиям не помешают. Создатели фильма заподозрили, что рок-звезда чересчур ненадежна, и намекали, что обратятся к юристам, если Мик не прибудет на площадку вовремя, в добром здравии и готовым к работе. Но как ни поверни, концерт не отменишь.

Было ясно, что его сценический наряд — вопрос первостепенной важности. К 1969 году рок-звезды на сцене, как и их слушатели в зале, появлялись в хипповских шмотках, бесцветных и бесформенных, однако этот концерт, как никакой другой, требовал некоего портновского изыска. Сначала Мик попросил кутюрье Осси Кларка сшить костюм из змеиной кожи, но затем сообразил, что в такую жару испечется в нем заживо. Потом в бутике «Мистер Фиш» он нашел белый хлопковый костюм: пиджак — с кружевами на груди, с широкими рукавами и оборчатым подолом — был совершенно женским, даже на фоне межгендерного гардероба тех времен. Костюм сшили для американской звезды кабаре Сэмми Дэвиса-мл., но Мик одолжил его на концерт в Гайд-парке, а предварительно продемонстрировал принцессе Маргарет и другим аристократическим гостям на балу у принца Руперта (куда одна Марианна, нарушив этикет, явилась, облачившись с ног до головы в черное). Костюм из «Фиша» был легкий, летний и уместный: во многих культурах белый — цвет траура.

Ранним субботним утром стало ясно, что концерт Blind Faith был просто разогревом и узреть возвращение «Стоунз» явятся около 250 тысяч человек. «Блэкхилл энтерпрайзес» искусно возвела под навесом сцену высотой в шесть с лишним футов и тридцатифутовые башенные подмостки для дополнительных динамиков, которые в открытом зале такой площади будут кстати. Мик велел оформить сцену естественно, чтобы сочеталось с обстановкой, и на сцене стояли пальмы в горшках, а задником выступала увеличенная групповая цветная фотография с разворота конверта «Baggers Banquet». Мик также решил, что VIP-зоны за сценой не будет. «Стоунз» подождут в номере отеля «Лондон-Хилтон» на Парк-лейн, возле Эпсли-хауса, а когда настанет пора, приедут к сцене в бронеавтомобиле.

Списав с калифорнийских фестивалей по рассказам Рока Скалли, для охраны сцены привлекли пятьдесят «Ангелов ада». Нововведение это должно было показать, что, невзирая на экскурсии в мир детей цветов, «Стоунз» не смягчились; они по-прежнему изгои рока, и охраняют их опасные изгои дороги, на мотоциклах и в черной коже. Британские «Ангелы», впрочем, лишь на первый взгляд напоминали своих устрашающе зверских американских соратников — они даже не входили в международное братство «Ангелов». Они тоже расписывали себя татуировками, утыкивали заклепками и украшали нацистскими шлемами и свастиками, но оставались хиленькой тусовкой, которой за охранные услуги было обещано всего лишь по чашке чая.

В остальном же вопрос безопасности даже не всплывал. В Гайд-парке свои крупные полицейские подразделения, в том числе конная полиция и кинологи; они стояли на страже, но работы им почти не досталось. За весь день случилось всего двенадцать арестов за мелкие правонарушения, была конфискована горстка ножей и четыремстам людям оказали помощь в связи с тепловым ударом.

Перед «Стоунз» выступила череда не слишком опасных групп — King Crimson, Family, Screw, The Battered Ornaments, Third Ear Band, а в память о старых временах — последняя блюзовая группа Алексиса Корнера New Church. В отсутствие VIP-зоны почетных гостей посадили по бокам от сцены или на башенных подмостках. Пришли Пол Маккартни с новоиспеченной женой Линдой, Эрик Клэптон с новоиспеченной подругой Элис Ормсби-Гор (Микова тяга к аристократии оказалась заразна). Марианна и Николас вместе с Миком доехали до становища «Стоунз» в «Лондон-Хилтоне», затем их усадили справа от сцены. Марианна еще была коротко стрижена для роли Офелии; по ее словам, она «была страшна как смерть… от шмали тошнит, на героиновом отходняке, голодная, бледная, зеленоватая и вся в прыщах». На подмостках она видела фигуру с огромной «афро», в костюмчике из белой оленьей кожи. Не устояв перед соблазном, Мик позвал и Маршу Хант.

Никто в этой толпе, рассевшейся на травке, и понятия не имел, чего ждать, — каким Мик явится к публике после такого перерыва? Никто и не догадывался, что он выйдет в белом костюме, который, несмотря на брюки клеш, больше всего напоминал праздничное девчачье платьице с кружавчиками, в собачьем ошейнике с металлическими заклепками и в густом макияже. И тем более не предполагали они, что, поприветствовав их а-ля негритянка с глубокого Юга — «И-и-и-так!», — белая фигура в оборках и рюшах отбудет в глубину сцены и принесет оттуда на редкость неуместный предмет — книжицу в твердой обложке.

— Так… ну вот что, угомонитесь-ка ненадолго, — велел, а не попросил он, будто превратившись в своего отца Джо перед огромным и вялым классом на уроке физкультуры. — Потому что я хочу кое-что сказать о Брайане… о том, что мы чувствуем теперь, когда он так неожиданно ушел.

«Кое-что» оказалось фрагментом из поэмы Перси Биши Шелли 1821 года «Адонаис» на смерть Джона Китса — не короткая цитата, а целых две строфы, продекламированные серьезно и ровно; невнятный кокни и кэмповый дикси чудесным образом испарились.

Поэтический настрой этим не ограничился. На сцене стояли коричневые картонные коробки, где прятались 2500 белых бабочек, которых, едва замолкли слова Шелли, вытрясли на толпу. Эти символы — теперь скорее Брайана, нежели Мика, ибо кого из них в итоге сломали на дыбе? — купили за 300 фунтов, а Управление королевских парков разрешило выпустить лишь при условии, что все они стерилизованы и среди них нет капустниц, которые жуют листву (вообще-то, в основном капустницы там и были). Из-за жары многие умерли еще в коробках, но внушительная стайка вырвалась на волю и отправилась пожирать окрестные сады.

Первым номером «Стоунз» стала «I’m Yours and I’m Hers» техасца-альбиноса Джонни Уинтера, любимая песня Брайана, но едва ли тактичный выбор со стороны Мика, выступавшего перед Марианной и Маршей одновременно. И с первых же нот даже этой лобовой и тяжелой рок-композиции стало болезненно ясно, до чего группа не готова. Гитары Кита и Мика Тейлора, так гармонично сыгравшиеся при первой встрече, превратились в два отбойных молотка, которые разобиделись друг на друга и теперь бьются насмерть. Ударные Чарли и бас Билла словно растаяли в желе. Только кружевная фигура Мика абсолютно собранна, шагает по незримой беговой дорожке, много лет назад слизанной у Джеймса Брауна, поет в два стянутых скотчем круглых микрофона. «Темп держи! — то и дело через плечо шипел он Киту. — Держи темп!»