Вся жизнь профессора принадлежала науке: как он считал, ему было просто нечего предложить женщине.

Вершиной его надежд было наблюдать за её успехами.

Они, определённо, любили друг друга — глубоко и трепетно — и со стороны это было очевидно, хотя в общении своём они придерживались формальной манеры.

Она видела в его отношении лишь доброту наставника по отношению к усердному ученику.

Он видел в её чувствах лишь восхищение студентки перед учёным.

Втайне она мечтала когда-нибудь поцеловать его руки.

В глубине своего сердца он ничего иного не желал, как обнять её.

Это было удивительно глупо; настолько глупо, что ни Дереку, ни Руби не приходило в голову, в чём суть того обстоятельства, которое разрушает все их коварные замыслы и интриги.

Они оба раздражались, придумывали всё новые планы — и снова проваливались.

В конце концов, именно Дерек предложил поставить на кампании крест:

— Даже если мы их напоим и запрём в спальне, Руби, — мрачно заключил он, — они просто будут всю ночь увлечённо обсуждать влияние C2H5OH на головной мозг, а утром, чего доброго, ещё и напишут на эту тему статью.

Вздохнув, Руби признала, что он прав.

5. Как разговаривать без слов?

Это лето выдалось для Дерека весьма неожиданным.

Он никак не мог предугадать, что с коммерческой дороги так внезапно свернёт на научную, но работать с систематизацией информации ему нравилось гораздо больше, чем управлять карьером. В университете была прекрасная библиотека, и он повадился торчать там всё свободное время. Кроме того, он быстро и легко — как и всегда это с ним бывало — сошёлся с оставшимися при университете педагогами. Учитывая, что все они принадлежали к разным отраслям науки, было заржавевшие мозги Дерека заработали с новой силой, стараясь угнаться за всем. Он видел вокруг себя уйму людей, которые были умнее его, и ему хотелось теперь знать всё то, что знают они, и он с трудом принуждал себя сосредоточиться на каких-то конкретных задачах, а не распыляться в пустоту.

Другой неожиданностью стала Магрэнь.

С личной жизнью у Дерека катастрофически не сложилось. В юности ему нравилась одна девушка, но она была младше его, и их отношения так и не успели толком завязаться, как грянул тот налёт марианских пиратов. Позже, на службе у Грэхарда, у Дерека не оставалось времени на то, чтобы с кем-то познакомиться и сойтись — а Дерек был не из тех людей, кто мог бы вступить в отношения без глубокой эмоциональной близости.

Потом с ним случилась Эсна; случилась так ярко, нежданно и глубоко, что, ему думалось, он никогда не сможет быть с другой женщиной.

Чувство к Эсне никуда не делось; но семь лет Дерек жил, развивался и рос, а его чувство к ней — оставалось неизменным. И теперь он просто стал больше этого чувства, перерос его, и в сердце его появилось место для новой привязанности.

Он, должно быть, не был влюблён в Магрэнь, — но она интересовала его, цепляла за живое, и, чего уж тут греха таить, волновала и возбуждала. Чувства его, впрочем, не сводились и к банальному вожделению: ему глубоко нравилось само взаимодействие с ней, их беседы, тонкая игра, выстраиваемая интрига. Было логично, что однажды это взаимодействие перейдёт в постельную плоскость; но постель не была самоцелью, а виделась лишь как очередная ступень в развитии игры-противостояния.

И Дерек, и Магрэнь — оба они отчётливо понимали, что станут любовниками. И каждый совершенно точно знал, что и второму эту известно. Однако оба они не спешили на этом пути, и, пожалуй, даже оттягивали момент, когда их отношения перейдут на новый уровень — им слишком нравилось играть друг с другом, и обоим хотелось максимально продлить это чувство предвкушения.

Магрэнь была мастерицей игр такого сорта, но впервые столкнулась с партнёром, который делал процесс настолько интересным. Ей встречались мужчины и умнее Дерека, и сильнее его характером, но у Дерека была удивительная, невиданная ею раньше способность играть не играя. Он был прост и искренен, отвергал любую фальшь и отказывался от малейшего притворства; но он умел как-то так подать правду, чтобы сама эта правда и становилась частью игры и интриги. Магрэнь совершенно не понимала, как он это делает. Ей казалось, что она знает правила этой игры наизусть: когда промолчать — и когда польстить, когда приукрасить — и когда ускользнуть, когда подстроить — и когда пойматься.

Но Дерек не играл по этим правилам. И из желания играть с ним ей приходилось принимать его правила — и это было для неё ново, волнующе и странно. Она могла поклясться, что один разговор с ним доставляет ей больше удовольствия, чем ночь с опытным любовником, — и это был, вопреки её искушённости, определённо, её первый опыт такого рода.

Если бы Дерек пытался выстраивать отношения нарочно, то он бы, должно быть, всё безнадёжно испортил. Но он не пытался чего-то делать нарочно — в это лето он жил и дышал чистым вдохновением, искренне наслаждаясь общением с Магрэнь и вкладывая в него всё то вдохновение, которым был так полон.

Они разыгрывали эти отношения как шахматную партию, чередуя ходы. Приходили друг к другу по очереди с какой-то новой инициативой, сперва раз в неделю — в выходной — потом, постепенно сокращая дни ожидания, два раза в неделю, наконец, через день, уже даже и без предлога — просто с приглашением побродить по городу или посидеть на скамейке в парке.

К концу лета дошло до того, что они стали видеться ежедневно. Напряжение между ними, казалось, можно было пощупать руками.

Обоих это неизмеримо веселило. Встречаясь этими весёлыми, искрящимися взглядами, они знали наверняка, о чём они оба думают, и эти безмолвные переглядки волновали их больше, чем самые откровенные разговоры.

Однажды вечером они сидели на квартирке Дерека и дискутировали о разведении коров в окрестностях Кармидера и способах их защиты от волков. Вспомнить, с чего бы они пришли к этой странной теме было теперь, решительно, невозможно, но оба очень увлеклись беседой.

Парило; собиралась гроза — именно поэтому они и отказались от задуманной прогулки — и было душно и томно, как всегда бывает перед грозой. Дерек настежь распахнул окно, но это не сильно спасало — ветра совсем не было.

— Почему-то именно к концу лета жара становится особенно невыносимой! — жаловалась Магрэнь, обмахиваясь плотным деревянным веером с изящной резьбой.

Веер был её неизменным летним аксессуаром и необыкновенно ей шёл. С его помощью