Во Фридентале он видел группы, сформированные из фольксдойче и коллаборационистов из Чехословакии, Румынии, Польши, США, Франции, скандинавских стран. Здесь не существовало деления на «страны-союзники» и «страны-враги». Выпускники «курсов особого назначения» должны были овладеть многими видами оружия, радиоделом и способами шифровки, а потом, пройдя полный курс диверсионно-разведывательных наук, проникать почти во все страны Европы и Америки, оседать там, легализовываться и сразу же приступать к созданию сил сопротивления, групп мятежников, подкупу лидеров различных движений, организации широкой разведывательной сети.

Еще там, в замке, Штуберу стало ясно: по замыслу Скорцени и его шефов окончание Второй мировой войны станет началом новых битв за идеалы национал-социализма, только уже в каждой стране. При этом фашизм начнет завоевывать нации изнутри, опираясь на внутренние силы, а не на штыки Германии. Руководители и духовные вожди этих движений как раз и составят элиту, которая возьмет на себя руководство новой цивилизацией, новым миром.

Только зная это, можно понять, почему в числе первой десятки людей, направленных Штубером на курсы особого назначения, Скорцени желал видеть лейтенанта Беркута, к разговору о котором он возвращался трижды. На Украине ему нужен был народный герой-мститель, который со временем сумел бы поднять восстание и повести народ к тем идеалам, которые уже сейчас видятся из Фриденталя (Скорцени мечтал превратить Фриденталь в своеобразный центр и символ борьбы за новый рейх).

После первой недели тренировок Штубер стал свидетелем того, как ночью замок покидала очередная группа «коршунов Фриденталя». Теперь у них были новые имена и фамилии, а при себе они имели пачки фальшивых денег и документов, пистолеты с отравленными патронами и зашитые в штатские пиджаки капсулы с цианистым калием.

Знал Штубер и то, что перед отправкой Скорцени лично напомнил им директиву Гиммлера: «Ни один человек из службы безопасности не имеет права попасть в руки противника!» И уже от себя, с присущим ему черным юмором, добавил: «В случае провала каждый из вас должен с великой радостью и святой верой в Германию собственноручно выдать себе визу в потусторонний мир. А пока — в пути не задерживаться. В пункты назначения прибыть в срок. Приступать к выполнению задания немедленно. Принадлежность “коршуна Фриденталя” к любой иностранной организации путчистов, любой группе заговорщиков или противников режима будет оправдана высшими интересами рейха».

И все же из разговоров с курсантами Штубер понял: даже у этих сорвиголов отправка на Восток считалась смертным приговором. Они готовы были отправиться в любую страну, хоть к племенам людоедов, только бы не в Россию. Но командование требовало усилить агентурный натиск именно на русские тылы. Так что безжалостное выдворение его, Штубера, назад в Подольск отчасти объяснялось и этой «страстью» командования.

«Можешь считать, что в твоих глазах штурмбаннфюрер Скорцени наконец-то оправдан, — на иронической ноте подытожил свои воспоминания-размышления Штубер. — Все-таки объяснять решение “героя нации” вот так, в патриотическом духе, куда приятнее, чем признать, что он попросту отшвырнул тебя носком сапога, как шелудивого кота».

— Господин гауптштурмфюрер, — ожил телефон. — Докладывает старший поста полевой жандармерии обер-фельдфебель Паппель. Только что на пост поступило сообщение от шарфюрера Магистра. Обнаружен еще один парашют. В двух километрах от того места, где нашли первый, о котором вам уже было ранее доложено. Команда шарфюрера прочесала три ближайших села. Один старик признался, что дважды видел шестерых людей с вещевыми мешками и каким-то ящиком.

— Старика еще раз допросить и с благодарностью повесить. Что дальше?

— Позавчера они входили в лес, двигались в направлении бывшего лагеря Беркута. Вчера на рассвете возвращались той же долиной. Ушли в сторону села Горилого. Кроме того, старик сообщил, что один из этих людей расспрашивал подростков-пастушков, не знают ли они, где находятся партизаны, и даже, как бы между прочим, вспомнил об отряде Беркута.

— Вы нашли этих пастушков?

— Сейчас люди Магистра и полицаи разыскивают их. Они пасут скот где-то в лесу.

— Откуда Магистр связался с вами, обер-фельдфебель?

— Из дома старосты села Крючного. Через десять минут снова позвонит. С городом у Крючного связи нет.

— Передайте, пусть немедленно отправляется в село Горилое. Мальчишками займутся местные полицаи. И еще: почаще беседовать с людьми. Вас и ваших жандармов это тоже касается. У кого-то парашютисты останавливались, у кого-то просили воды…

— Яволь, господин гауптштурмфюрер. Странно, что до сих пор парашютисты не совершили ни одного крупного диверсионного акта. Всего пять перестрелок с полицейскими постами и два обстрела автоколонн.

— Парашютисты ищут отряд Беркута?! — недоумевал Щтубер, положив трубку. — Невероятно! Значит, они еще не знают, что лейтенант попал в плен, не знают, что отряд его погиб? Как это можно объяснить? Их высадили в тот день, когда партизаны были окружены? Похоже, что так. В отрядах Иванюка и Роднина раций нет. Никакого радиопередатчика в окрестностях зафиксировано не было. Следовательно, договоренность о высадке десанта могла быть достигнута только через радиопередатчик, находящийся в другой зоне. Или через связного, перешедшего линию фронта.

Нет, связной — это маловероятно. Нужно было обусловить место высадки, время… А ситуация меняется слишком быстро. Остается радиопередатчик, работающий в одном из районов соседней области. Связник был, но приходил уже не из-за линии фронта, а из отряда, имеющего радиста. — Штубер вопросительно посмотрел на телефон. Самое время позвонить Роттенбергу, но звонить шефу гестапо ему не хотелось.

«Идем дальше, — сказал он себе, пытаясь снова ухватиться за нить своих размышлений. — О десантниках Роттенберг должен был узнать в первый же день их обнаружения. Единственное, чего он до сих пор не знает, — что цель группы парашютистов — влиться в отряд Беркута, усилить его, обеспечить радиосвязь с Москвой. Фронт приближается, и в Москве, среди прочего, заняты сейчас тем, как бы накалить страсти в районе Подольска, на подступах к фронтовой ставке Гитлера».

Покинув башню, Штубер поднялся на крепостную стену и несколько минут наблюдал, как, неуклюже переваливаясь, очередная тройка курсантов подползала к «железнодорожному полотну». В их задачу входило снять часового, захватить домик, уничтожить телефонную связь и парализовать работу участка железной дороги.

Глядя, как они бездарно пытаются справиться с ней, Штубер подумал, что очень скоро им придется делать все это уже в тылу у русских. Впрочем, как бы диверсанты ни овладели своим ремеслом, все равно это будет черновая работа. Главные умы разведки и диверсионной войны должны быть заняты анализом действий противника, чтобы побеждать в войне стратегии и тактики, войне интеллектов.

— Ганс! — окликнул он появившегося у башни денщика и начал спускаться со стены. — Свяжите меня с Роттенбергом!