– Тридцать? Да где я столько возьму? Мне десять на неделю дают, и те, мы же слаживаемся.

– Вот теперь поняла, почему чашку надо брать самой? Это стоит того?

– Да, ой, я такая это, глупая получаюсь, да, прости, Витоли. Я вот тебя на месяц старше, я уже знаю, мне мама сказала. Я хотела похвастать перед тобой, что я старше и… а вот сейчас мне кажется, что ты лет на десять меня старше, правда-правда. Как такое может быть? И когда в кабинете ты сказал – поработать. Это папа всегда маме говорит, и мама сразу уходит, а то раз было. Он так кричал, сейчас в кабинет только по его просьбе заходим или прибраться когда, и только когда его там нет или он отдыхает, вот.

А то знаешь, как страшно было – и что там мама ему сделала? Она мне говорила только, что беседовала она, что-то ему говорила про соседку, почем та купила что-то на рынке себе. Я уже и не помню, а папа так кричал, так кричал потом. Я это, Витоли, не знала. Что и ты работаешь тоже, я не буду заходить, только не кричи сильно, пожалуйста, хорошо, Витоли?

Вижу, чуть не плачет, приходится убеждать, что не буду кричать. Правда уточняю, что заходить действительно не надо. Потом целую, потом еще, а потом решаю, что ну его все, и мы идем спать. Марти убегает мыться, я предлагаю помыть спинку, она смеясь розовеет и отказывается.

– Нет, сегодня мне Валери помоет, мы вместе будем, и нехорошо подсматривать на чужих девушек, и даже если они купаются со своими девушками.

Ну, она не права, конечно, но я соглашаюсь с нею – чего не сделаешь в предвкушении. Что сегодня будет. Купаются долго, потом приходит вся задумчивая. Я ухожу, слегка моюсь, уже раз мылся – что по два раза-то за вечер? Прихожу – сидит в своей пижаме, что-то думает.

– Что решаешь? – спрашиваю.

– Понимаешь. Я с Валери говорила, и она сказала, что нам надо вместе и без одежды, а то это неправильно и что… а я стесняюсь пока.

– Кого?

– Ну, э… вот просто стесняюсь.

– Понятно, я тогда буду раздеваться, а ты просто стесняйся, ладно?

Она сидит пунцовеет, делаю светильник не таким ярким и раздеваюсь. Вижу, подглядывает, когда снял все, отвернулась. Подвинулась, ложусь, сидит. – Можно я так лягу? – Ложись. Ложится, прижимается. – Знаешь, как страшно? – шепчет мне на ухо.

– Ага, знаю, – целую в щечку, глазки и опять в ушко. Показываю на грудь: – Туда можно поцеловать?

Кивает: можно.

– И как я же буду это делать? Я не пижамку целовать твою хочу.

– А можно светильник потушить? – мордочка просящей, сильно застенчивой лисички.

– А вдруг я ничего не увижу? – чисто с медицинской кстати точки зрения – мало ли что там первый раз будет.

– Ну пожалуйста, пожалуйста, пожалуй-ста, – наглеет лисичка, хотя голос просящий по-прежнему.

Хорошо, тушу, благо вставать не надо, дотянулся рукой до крана. Слышу, шуршит, сняла значит. Подвигается, нащупываю, глажу, потом еще, потом целую и глажу.

Уже сама Марти подвигается ближе, обнимает меня, гладит по волосам. Хорошо-то как – мурашки по телу, и уже гормоны потихоньку туманят мозги, на предмет осторожно и так далее. Какое осторожно, надо и хочется. Провожу рукой по животу, опускаю руку… и пижама. Как хорошо, даже чуть кусок материи, а мозги или скорее рука споткнулась, и мозги встают на место. Вот чертов Витоли, так и крыша поедет, ведь на самом деле уже хотел вскакивать и понеслась – и чем это от насилия бы отличалось. Но вроде, всё, всё прояснилось, взял себя в руки и… вообще-то я тут с любимой девушкой, пусть пока и Витоли, а я рассуждаю, как не пойми кто. Мысли вернулись в положенное место, кровь тоже прилила туда же и даже голос – до чего приятный голос, прямо мурашки, особенно сейчас.

– Я сниму, я сейчас, я быстро. – И крыша потихоньку едет и у Сергея.

Раздевается окончательно. Обнимаю, опять провожу ниже, ниже. Она все замирает.

– Я боюсь…

– Не бойся, – чуть хриплый голос. Чувствую, или надо все прекращать, или делать быстрее. Ведь боится, даже тело Марти дрожит – от чего только. Как-то на желание и предвкушение не сильно-то и похоже.

Перелезаю через нее, целую крепко, крепко и наконец соображаю: надо бы помочь. Своими новыми умениями, а то больно все же будет первый раз. Поэтому глажу, еще глажу маленькие и до чего все-таки приятные груди, пусть они и маленькие, передавая при этом удовольствие от этого, желание счастья, неги и чего там еще. И… потихоньку вхожу, благо там все мокро.

В этот момент вижу, как она напряглась вся, а я ей дал своего удовольствия-желания еще больше, не знаю, как сказать, огня, может быть, правильнее будет.

Ее всю задергало, затрясло, и обмякла вся разом.

Как-то странно, но и мне почему-то хватило и даже, даже…

Все, лежит без движения, поцеловал – не реагирует, как бы сознание не потеряла, смотрю, руку чуть отодвинула. Лег рядом, Марти лежит, не шевелится, потом то ли стон, то ли всхлип: – У-у, мне, – шепчет, – как же хорошо, только немножко, немножко больно. И все равно, как же хорошо.

Целую еще, потом еще. Уже, отошла, по крайней мере отвечает на мои поцелуи. Потом спрашивает: – Это, это всегда больно будет? Тогда часто не надо, а раз в три дня я, наверное, согласная тогда буду.

– Нет, глупенькая, больше никогда не будет больно, только если маленький будет, тогда да, наверное…

Как-то мне последний свой аргумент не сильно понравился. Я ведь не предохранялся сейчас и в общем как бы чего не вышло – а вдруг мальчик будет? Есть серьезный повод мне задуматься.

О… задуматься, но эти аргументы я Марти говорить уже не стал.

Она говорит: – Мне надо в… по своим делам, короче, – и убежала.

Да, да убежала, учитывая, что при этом чуть не сбила стол и ударилась об косяк. Да, сильно ее проняло, хотя бодрая, только ойкнула и побежала дальше.

Думаю, да, там же кровь, зажигаю светильник.

Здесь зажигалок нет, вернее есть, но эксклюзив и размеры – это целое устройство на столе, скорее некий такой стационар, а вот спички есть.

Коробки, правда, раза в четыре больше наших самых больших коробок, чем-то пачку из-под «лотоса» напоминает, и, что интересно, продаются спички отдельно. Еще на вес, на штуки – кому как надо, такая вязаночка, перемотанная бечевкой и в вощеной бумаге, чтоб не отсырела. Берегут, потому как не дешевое удовольствие, поэтому, знаю, многие и не тушат газ совсем. Счетчиков нет, а берут за пламя – сколько горелок и сколько светильников и все по счету. Остальное их не колышет. Тариф так и называется: «по крану». Сколько кранов, столько и заплатишь.

За воду также по крану, бедные пользуются этим, ставят кран только на кухне и все. В ванную носят, как экономия, только потом замучаешься носить, но их дело.

Прилетела Марти: – Я вот помылась, там столько крови и у тебя. Я тебя поранила, да?