в 1871 г.) был «большой барин». Большой барин – это не тот, кто играет в щедрость, в широту и пр. В настоящем большом барине должна быть доля наивности.

Когда открылась Московско-Ярославская железная дорога и ехать в свою Ахтырку стало удобнее не на лошадях, а через станцию Хотьково, П.И. Трубецкой сердился: «Как это – бывало, еду когда хочу в Ахтырку, а теперь и в свое имение должен ехать непременно в два часа дня, когда прикажут, по какой-то чугунке».

Едучи в Москву, он говорил кондуктору: «Скажи, любезный, машинисту, чтобы скорее ехал, а то я опоздаю в Сенат». Кондуктора знали старика, брали на чай и говорили: «Слушаюсь, ваше сиятельство».

Особенно неприятно Трубецкому было то, что не всегда можно было иметь отдельное купе I класса и со стариком заговаривали незнакомые пассажиры. «Где изволите служить, ваше превосходительство?» – «Вы спрашиваете, где я служу, – вы спросите, где мне служат! В правительствующем Сенате, милостивый государь» (Кн. Евгений Трубецкой. Из прошлого, с. 19).

С вышкой Пашкова дома (Румянцевского музея) в Москве связано интересное воспоминание. Н. Федоров писал: «Вспомним про забытый исторический факт преклонения в 1818 г. перед Кремлем с вышки Московского Румянцевского музея трех императоров – одного настоящего и двух будущих: прусского короля Фридриха Вильгельма III и двух его сыновей: будущего короля Фридриха Вильгельма IV и будущего короля и императора Вильгельма I, – в благодарность за спасение Россиею Пруссии и Европы от ига Наполеона» (Философия общего дела, т. II, 1913, с. 221). Много ли москвичей знает об этом факте – как-никак заставляющем гордиться русское сердце.

Байрон писал в поэме «Бронзовый век» (1822):

Moscow!.. ……………………………………. Thou stand’st alone unrivall’d, till the fire To come in which all empires shall expire!

(Москва!.. Ты стоишь одна непревзойденная, пока не придет пламя, в котором исчезнут все державы!)

Случайно или не случайно М. Булгаков в «Мастере и Маргарите» поместил своих инфернальных героев на вышке того же Пашкова дома перед их отлетом из Москвы?

Вологодское масло изобрел и стал производить брат художника Верещагина, офицер Скобелева, принимавший участие в освободительной войне 1877–1878 годов. Что в его жизни самое важное (это независимо от того, что вологодское масло было в детстве моим любимым)?

Из рассказов С.С. Гейченко. У каждого государя были сундуки с памятными вещами. Был, например, сундук и у Николая I. Были там пеленки, туфельки младенцев, какие-то сувенирчики. При этом Николай I нумеровал вещи и давал разъяснения в списке. По содержимому таких сундуков многое можно было бы установить. Если бы Николай I был влюблен в Наталию Николаевну Пушкину, то он сохранил бы какие-либо ее вещи (бантики, цветочки, заколки и т. п.), которые она могла обронить или подарить ему на балу. Но этого не было.

Все эти вещи были уничтожены в Зимнем по распоряжению Иосифа Абгаровича Орбели, сказавшего: «Довольно нюхать царские штаны».

Старый лакей Петергофского дворца показал С.С. Гейченко секретный шкаф, а там были материалы француза-спирита, устраивавшего спиритические сеансы, и была «машина для управления государством». В нее закладывались сведения, и она давала ответы. Например: может ли такой-то быть министром? Эту машину С.С. Гейченко восстановил, и она пользовалась громадным веселым успехом у экскурсантов. А потом кто-то сделал такую же машину, и она «гадала» на Александровском рынке в Петрограде (он помещался на проспекте Майорова – бывшем Вознесенском – угол Садовой). После этого машину и все к ней материалы увезли, и она бесследно пропала.

Александра Федоровна знала наизусть всего «Евгения Онегина» и настолько верила в реальность персонажей, что на спиритических сеансах пыталась вызвать дух Татьяны. Спиритические сеансы происходили у великого князя Петра Николаевича на мысе Ренелла (по южному берегу Финского залива), вдававшемся глубоко в море. У Собственной дачи в Петергофе, где жили Николай II и Александра Федоровна, был также мол. Николая и Александру доставляли в Ренеллу тайно.

Анекдот начала XIX века. Когда пастуха спросили, что бы он стал делать, став королем, он ответил: «Я бы стал пасти своих овец верхом». Теперь такого пастуха не сыщешь.

Старые грунтовые деревенские дороги под вечер жаркого дня пахли ванилью: запах пыли, большую долю которого составлял конский навоз. Теперь это забыто. Только, может быть, один я продолжаю помнить этот запах. Удивительно! А ведь это было таким обычным.

В старой России говорили про роды войск:

Умница в артиллерии,