– А-а! – тихий, приглушенный крик, перешедший в бульканье, в ночном лесу был очень громким.

– Вперёд! – крикнул я и побежал. Земля была в снегу, снег покрывал ветки и кусты. Хотя и темно, но видно не в пример лучше, чем на болоте.

Бухнули несколько винтовочных выстрелов, в небо взлетела осветительная ракета. Хреново! Тихо не получилось. Две короткие злые очереди впереди.

– Проверить всё! – это Леший. Уже ни к чему скрываться.

– Финн! Веди обоз! – закричал я, продолжая бежать туда, откуда слышал голос Лешего. А вот и он. Понял, что это я, отлип от дерева.

– Что тут?

– Один живой. Трое их было. И пулемёт.

– Куст, Кадет, Гном! Сюда! – крикнул я громко, потом тише уже Лешему: – Иди, я тут сам. Ты со своими – наши глаза и уши. Вперёд!

– Есть!

Подбежал Куст с бойцом, Кадет, ведя на верёвке стреноженных Я-2 и немца, и Гном с двумя сапёрами.

– Вилли, спроси у этого нетопыря, откуда придёт подкрепление? Кадет, контролируй, чтобы правильно переводил.

Вилли долго смотрел на меня.

– Вилли, если он не ответит или не захочет говорить, я его буду пытать.

В доказательство своих слов достал штык СВТ и ткнул его в рану на плече пленного. Тот взвыл. Вилли с немцем полаялись на их зверином языке, после чего Вилли перевёл на человеческий:

– Что с ним будет потом?

– Мы его не будем мучить, оставим здесь и уйдём.

Вилли опять полаялся с раненным соотечественником и сказал мне:

– Они будут здесь через несколько минут. Оттуда приедут, – Вилли махнул рукой в ту же сторону, куда тыкал подбородком раненый.

– Куст, ты понял, что надо делать?

– Так точно.

– Только без фанатизма. Расстреляли боекомплект и за нами. Я понятно объясняю?

– Есть без фанатизма!

– Исполняй! Кадет, бери этот двуногий скот и догоняй отряд.

– А этот?

– Я обещал его оставить здесь. Только вот беда, он видел нашего ручного немчика, – с этими словами я наклонился с ножом к нему. Немец завыл, засучил ногами.

– Будь мужиком, умри достойно! – сказал я ему, схватил за волосы, задрал голову и перехватил горло. Фонтан крови растопил затоптанный снег.

– Ты обещал! – закричал Вилли.

– Он остался здесь, я его не мучил, а мы уйдём. Так, с этим всё. Гном, у нас есть чем растяжки поставить?

– Парочку можно.

– Хоть так. Сделай. И Кусту покажи – обидно будет от дружеской гранаты окочуриться.

– Есть!

– Всё! Остальные – арбайтен! Шнеля, шнеля! Тьфу, пёсий язык! Только и брехать.

Мы убегали от болота с максимально возможной скоростью. Надо было вырваться из мешка. Позади нас пулемёт Куста исполнил миниатюру «Не ждали? А мы припёрлись!». Потом нас догнал звук взрыва гранат, и всё стихло.

– Ну, вот. Теперь мы зайцы. И только ноги нас спасут. Живее!

Сапёры нас нагнали, а вот Куст с бойцом – нет. Что с ними стало, мы так и не узнали. Бежали лосиным стадом, не разбирая дороги. И только когда просветлело, перестали проверять деревья и кусты на устойчивость. Я врезался в дерево два раза. Один раз так, что отнялась на час левая рука.

Стало достаточно светло, чтобы понять, где восток, я достал карту, потом опять убрал – где мы? Я заблудился. Ладно, будут какие-либо ориентиры, разберёмся.

Пока я возился с планшетом, отряд встал, тяжело дыша. Я оглядел измождённые лица.

– Нельзя останавливаться, ребята. Надо бежать.

– Я не могу больше, командир, – хрипел раненый боец, – оставь меня здесь, я вас прикрою.

– Если бы был толк. Мы в мешке. Они верёвочку затянут – все отбегаемся. Доставайте таблетки. Вот такие. Да-да. Я знаю, что вторая. Вперёд! Идём егерским ходом. Пять минут бегом, пять минут – быстрым шагом. Пошли!

– Командир, оставь меня или пристрели! Не могу я больше!

– Надо, брат, надо. Сейчас чудо-таблеточка подействует и сможешь. Когда нас догонят, я тебя первого оставлю прикрывать.

– Спасибо, командир!

За что спасибо? Что на убой тебя оставлю? И-э-эх! Горе-то горе! Каких ребят я теряю!

Без происшествий пересекли дорогу. Ориентир есть, но к чему привязаться? Карту доставать не стал. Бородач! Может, он знает? Догнал старого служаку, браконьера и лесника. Тот, минуты две пошевелив нахмуренными бровями, уверенно махнул рукой:

– Там – Андреевка.

Всё! Я знал, где мы. Карту доставать не стал, пока на острове сидели, чуть не наизусть выучил.

– Отец, нам в ту сторону.

– Знаю. Доставай карту. Вот, видишь. Этот маршрут не самый удобный. И так удобнее, и так. А мы пойдём вот так. Тут только пешему пройти можно. Тут местность сильно сложная. Ни в жисть они не догадаются, куда мы идём и где пройдём, а значит и не перехватят. А догнать – пусть попробуют. Без машин. Техника тут нигде не пройдёт. А пешком… Пусть побегают. Поглядим.

– Будем посмотреть… – пробормотал я. – Нормально, Александр Родионович, это хороший план. Нам бы самим пройти, копыта по дороге не откинуть. Но это и правда хороший план. Так и сделаем. Побежали, зайки мои. Стая шакалов уже взяла наш след.

Я гонял своих новобранцев, бегал вместе с ними (как же давно это было!). Но оказалось, что те наши пробежки были лёгкими разминочными прогулками. Через несколько часов егерского марша я настолько отупел от усталости, что не понимал, что мне говорил Архип. Я так и не понял его (а у этого старика откуда силы берутся?). А Архип доложил мне тогда, что один раненый и одна лошадь умерли. К вечеру, прямо на бегу, умер ещё один боец.

Я заглотил ещё «колесо». Чуть полегчало.

– Ещё чуть, ребята! Как стемнеет – привал устроим до утра. А сейчас бежать надо! Мы пока живы, и это меня обнадёживает. Мы чуть опережаем врага. Но всё может измениться. Он – хозяин положения. У него – транспорт, дороги, связь. У нас – только ноги! Давай, братцы, поднажми! Умоляю!

Уже стемнело. Мы уже не бежали, а в отупении брели. Вышли на ручей или маленькую речушку, попрыгали с высокого берега в воду, жадно пили ледяную воду, до ломоты в зубах. Наполнили фляги, налили воду в вёдра (если лошадям дать сейчас попить – передохнут разом, надо чтобы остыли от гонки), перешли ручей, углубились в чащу и тут и устроили привал.

И в этот раз караул нёс один Вулкан. Я назначил дозор, но они сразу же уснули на постах. Утром я им пообещал, что позже изобью их основательно, а потом и пристрелю. Но не сейчас.

Я и с рассветом едва заставил себя встать. Одеревеневшее тело болело невыносимо. Сразу и всё! Чудо-колесо, боль ушла, мир вдруг расцвёл майскими цветами. И под ногами у меня был не снег, а сплошная поляна подснежников. Вот это глюк! Заглядение! Радовало, что я осознавал, что это глюк, какая-то часть сознания оказалась в стороночке от происходящего и холодно, безразлично контролировала остальную часть моего Я.