– Уверен, не изменят. – У Мэтью в улыбке дрогнули уголки рта. – Но по той же причине я не сомневаюсь, что этим рукам, – он взял ее изящные поцарапанные руки в свои, – предназначено быть столь же нежными, сколь искусными они были в обращении с мушкетами и кинжалами.

– Я сделала свой выбор много лет назад и не могу теперь отступить, – тихо призналась Кортни.

– За вас уже сделали выбор, – мягко поправил ее Мэтью. – И вам не нужно отступать. Просто идите вперед.

Кортни повернулась лицом к морю и принялась босыми ногами сгребать горкой сырой песок. Мэтт, молча разглядывая ее профиль и отмечая изящные линии щек, носа и шеи, вспомнил, как Адриан однажды коротко обронил: «Она заявила, что в ее жилах течет кровь французских аристократов».

– У вас во Франции остался кто-нибудь из родных? – осторожно спросил он и покраснел под уничтожающим взглядом изумрудных глаз. – Адриан что-то говорил о вашей матери, о том, что ее казнили. Я не собираюсь вмешиваться в чужие дела, но...

– Все умерли, – резко ответила она. – Замок моего деда находился под Парижем и одним из первых был разграблен благочестивыми гражданами революции.

– Но вам все же удалось бежать?

Его тон возмутил Кортни, и она с большей горячностью, чем следовало бы, пустилась в объяснения:

– Мой дед был вздорным, грубым человеком, и слуги ненавидели его. Они сами открыли ворота замка, когда из города прибыли толпы восставших. Но моя мать... она была кроткой и нежной, а ее отец обращался с ней бесчеловечно, поэтому слуги спрятали нас – маму и меня – и обманули городской комитет, убедив его, что мы на севере, в Гаскони. Когда опасность миновала, они тайком вывели нас из замка, но бабушку и дедушку, великих графа и графиню де Вильер, во всех их пышных нарядах поволокли в Париж позади запряженной волами повозки и отдали мадам Гильотине. Есть еще вопросы, доктор?

– Вы сказали «де Вильер»? – Мэтью почувствовал горький сарказм в ее словах, но, невзирая на это, все же решился задать этот вопрос. – Имя кажется мне знакомым...

– Мама редко говорила о моем деде, Дункан – никогда. – Кортни снова уставилась в песок. – Мне кажется, дед был важной персоной – советником или доверенным лицом короля. Я знаю, что он имел какое-то отношение к французскому торговому флоту, что благодаря этому он познакомился с Дунканом Фарроу, а Дункан – с моей матерью.

– И у вас нет ни дядей, ни тетей?

– Никого не осталось в живых, – с болью ответила Кортни. – Теперь вы понимаете? Столько жизней, две семьи сметены с лица земли. Возможно, кто-то, – она с горькой иронией взглянула вверх, – пытается что-то мне сказать?

– Возможно, он говорит вам, чтобы вы не сдавались.

– У него масса способов оказать мне поддержку. Но не беспокойтесь обо мне, доктор. Я выживу. Разве вы не знаете, что грешникам всегда везет?

– Я не назвал бы вас грешницей.

– Правда? Вы назвали бы меня незапятнанной и невинной? Эти руки – вспомните! Они не просто знакомы с мушкетами и кинжалами, они пользовались этим оружием. Сколько ваших честных соотечественников, безупречных землевладельцев, захотело бы водить знакомство с женщиной, которая знает о том, как убивать, но не знает, как рожать? Вы, доктор Рутгер? Или он?

– Не могу ответить за него... – пробормотал Мэтт, проследив за ее взглядом, обращенным к лежащему на песке Адриану.

– Тогда отвечайте за себя. С какой женщиной вы хотели бы жить? Вы ведь собираетесь жениться? На какой-нибудь мягкой, очаровательной, безупречной женщине? Не важно, вы не обязаны мне отвечать – ответ написан у вас на лице. Я только надеюсь, что она поймет, как ей повезло.

– Как вы будете жить? – Мэтта удивил ее комплимент, и он покраснел под пристальным взглядом Кортни. – Как устроитесь? Гибралтар – британский порт, и я не представляю себе, что англичане благосклонно отнесутся к имени Фарроу.

– Но французские имена и титулы все еще сохраняют для них свою привлекательность. И у меня есть это... – Она достала из кармана бриджей изумрудное кольцо.

– Хорошая вещица. – Мэтт восхищенно поднял бровь и, вытянув губы, присвистнул. – Я подумал или мне показалось, что вчера ночью я видел его у вас на пальце.

– Гаррет надел его мне на палец, и я смогла только сегодня утром снять его с помощью масла. – Встретив удивленный взгляд светло-карих глаз, она криво усмехнулась: – Трудно поверить, что я могу привлечь внимание такого мужчины, как Гаррет Шо?

– Вовсе нет. Нет, конечно, я просто...

– Тогда, возможно, я лучшего и не заслуживаю. – Она вздохнула.

– Вы заслуживаете гораздо лучшего, – возразил Мэтт. – И я хотел бы, чтобы вы перестали все время утверждать обратное.

Кортни только улыбалась и поворачивала на ладони кольцо с изумрудом и бриллиантами, наблюдая, как солнечные лучи раскалываются на сотни разноцветных искр.

– Во всяком случае, оно пригодится мне. По крайней мере спасет от попрошайничества на улицах. Оно, возможно, даже оплатит мне дорогу в Америку.

– В Америку? – Ход мыслей Мэтта снова был нарушен. – Вы собираетесь в Америку?

Но Кортни его не слушала; она вглядывалась в даль, в яркую границу моря и неба.

– Так-так! Ваш сержант будет доволен...

– Что? – Мэтт уже хотел обернуться, когда услышал крики с гребня скал и приближающийся топот ног.

– Корабль! – радостно кричал Раунтри, остановившись возле них. Он приложил руку козырьком ко лбу и, прищурившись, смотрел на белое пятно, появившееся на горизонте. – Это один из наших. Могу поспорить на свои нашивки, он один из наших!

Крики и гиканье разнеслись по берегу при этом известии. Сержант снова убежал и приказал приготовить рядом с костром дрова. Он послал людей вернуть группы, отправившиеся на разведку и за продовольствием. Были выставлены дополнительные наблюдатели и призваны те, у кого самое острое зрение, чтобы как можно раньше опознать судно. Через десять минут наблюдения три пары рук сложились рупорами у ртов, которые одновременно прокричали, что узнали американскую канонерку, а один моряк зашел так далеко, что даже подробно описал ее:

– Это «Аргус», сэр! Восемнадцати-пушечный! Под командованием лейтенанта Аллена!

Раунтри из осторожности подождал еще десять минут, а затем распорядился бросать в сигнальный костер все обломки дерева, какие только попадутся под руку. Дюжины угрюмых потных лиц обратились в сторону моря, моряки следили за быстрым продвижением канонерки, которая на всех парусах, похоже, решила пронестись мимо них. Но вдруг раскатилось эхо пушечного выстрела, канонерка резко изменила курс и направилась к берегу, к толпе смеющихся, прыгающих, бурно ликующих людей.

Вслед за Мэтью Кортни направилась туда, где раненые готовились к спасению, и, к собственному удивлению, разделила радостное возбуждение окружавших ее моряков. Однако, опустившись на колени возле Адриана Баллантайна и сжав его ладонь, она почувствовала, как ее охватывает грусть от предстоящей неминуемой разлуки.