— Нет, конечно нет! Я не такая артистка и врунья, как ты. Могла бы я быть с тобой… близка… если бы знала о твоем грязном обмане? Анна рассказала мне сегодня утром. Верно, всем уже известно. Я последняя, кто услышал. Во всяком случае, теперь все чувствуют удовлетворение, повторяя: «Мы же говорили».

Тим от ужаса лишился способности соображать.

— Но, Гертруда, это же не имеет большого значения, что я не рассказал тебе о Дейзи, знаю, я должен был…

— Не имеет значения то, что мой муж на мои деньги содержит любовницу?

— Но я не содержу, нет, нет…

— Я не могу доверять тебе, — сказала Гертруда. — Не знаю, что ты там то ли задумывал, то ли нет, то ли намеревался, то ли нет. Просто ты больше не мой, а я не твоя.

— Я твой! О, проклятые деньги!..

— Что ж клясть их? Разве ты не ради денег женился на мне?

— Нет, я люблю тебя. Ты знаешь…

— Может быть. Но похоже, ее ты любишь сильнее.

— Нет, нет…

— Криком не поможешь. Между нами все кончено, Тим.

— Но это же было давным-давно… то есть не очень давно, но…

— Возможно, вчера или нынче утром. Теперь поздновато давать ей отставку лишь потому, что тебя раскусили. Кроме того, это несправедливо по отношению к ней. Не считаешь, что у нее тоже есть права на тебя? Сколько лет ты был с ней?

Тим молчал. Потом выговорил:

— Много.

— Ну так что… — Гертруда наконец подняла глаза, и минуту они молча смотрели друг на друга.

Зазвонил телефон. Гертруда подняла трубку.

— Алло, Манфред… Да… Да, Анна рассказала мне. Я хотела бы увидеть тебя, если возможно… Нет, я приеду к тебе… Да, к ланчу, но есть мне не хочется. И не мог бы ты пригласить Графа и Мозеса?.. Да, мне нужен будет совет Мозеса. Спасибо, что позвонил. Буду через полчаса. — Она положила трубку.

— Но, Гертруда, мы собирались позавтракать вместе, я и ты, дома, я ждал этого все утро. Я купил сливы и сыр карфилли и хотел показать тебе подарок… — Мгновение казалось, что Тим забыл о случившемся.

— Нет. Бедняга Тим, — устало сказала Гертруда.

Она обошла его и направилась в спальню. Тим потащился за ней и встал в дверях. Она укладывала чемодан.

— Дорогая! Не сходи с ума, не покидай меня, не уходи к ним!

— Это ты покинул меня.

— Я не покидал! Не понимаю, о чем мы вообще говорим, столько разного наметалось, ты неправильно все поняла, не уходи вот так, это чудовищно, я могу объяснить, я не такой плохой, не плохой, клянусь…

— Неважно, насколько ты плохой. Ты достаточно плохой. Будь я другой, это, может, и не имело бы значения. Но я такая, какая есть. И не могу делить тебя, ни при каких условиях, с любовницей, которая была у тебя много лет. Не могу просто сказать: «Хорошо, продолжай в том же духе», даже если скажешь, что уйдешь от этой женщины.

— Я ушел от нее!

— Я не могу безоглядно верить тебе. Не могу жить, постоянно думая, где ты и что делаешь. Я всю себя отдала тебе и не хочу довольствоваться только частицей тебя.

— Такого и не происходит! Гертруда, я не лгал тебе… то есть я просто не сказал тебе правду сразу, и не все так, как ты думаешь… можешь ты выслушать меня и простишь тогда то, что необходимо простить?

— Ты не понимаешь, — сказала Гертруда. — Вопрос так не стоит: прощать или не прощать. Между нами все кончено, ничего больше нет.

— Но я могу объяснить… О, люби меня по-прежнему, или я умру.

— Не умоляй меня, — ответила она, застегивая чемодан. — Это просто эмоции. Думаешь, я не переживаю тоже? Я любила тебя и стала твоей женой вопреки советам тех, с чьим мнением считаюсь. Причем вышла за тебя, еще будучи в трауре. Как думаешь, что я чувствую теперь? Если мы заплачем и бросимся в объятия друг друга, все опять пойдет как прежде.

— Но куда ты идешь, когда вернешься? Ты должна дать мне возможность оправдать себя, ты поняла все, или многое, неправильно, и все не так, как ты думаешь, и…

— Я хочу какое-то время пожить где-нибудь у кого-нибудь, не знаю у кого, но в таком месте, где ты не сможешь меня найти, и, пожалуйста, не пытайся. Тим, правда лучше разойтись вот так, сразу… иначе мы оба изведем себя. Я знаю, ты любишь меня вроде бы, но что мне в том, ты не оправдал моих надежд, как все предупреждали.

— Но, любимая, жена моя, что мне делать? Не уходи, не покидай меня… скажи Манфреду, что не придешь… останься и дай мне…

— Ты можешь жить здесь… Впрочем, нет, лучше не надо. Меня не будет какое-то время, но, когда вернусь, хочу, чтобы тебя здесь не было. Я предпочла бы, чтобы ты покинул квартиру как только сможешь и забрал свои вещи. Отправляйся к ней. Только, пожалуйста, не приводи ее сюда, это все, что я прошу.

— Гертруда, ты убиваешь меня, ты сошла с ума, все совершенно не так, как ты говоришь, я твой и ничей больше… пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста, не уходи, не покидай меня, любимая, любимая…

— Тим, не надо, не надо так… не мучай меня, прекрати. Знаю, ты переживаешь, ты несчастен оттого, что все открылось, но скоро почувствуешь себя лучше.

— Ты не можешь вот так взять и уйти…

— Мы уже не те, какими были… как бы я хотела, чтобы это было не так, но ничего не поделаешь… все переменилось, все рухнуло. Пожалуйста, пропусти меня.

— Я не пущу тебя.

— Не прикасайся ко мне. Пожалуйста!

Слезы хлынули из глаз Гертруды. Подхватив чемодан, она двинулась к двери. Тим сделал движение, чтобы схватить ее за руку, но она увернулась и быстро пошла в прихожую.

— Не иди за мной. Не желаю, чтобы ты устроил сцену на улице. — Она выбежала из квартиры и захлопнула за собой дверь.

Тим рывком распахнул ее и крикнул:

— Гертруда!

Внизу грохнула парадная дверь. Он пробежал несколько ступенек вниз, потом медленно вернулся обратно. Вошел в гостиную. Лег на пол среди разбросанных свертков и завыл.

— Как ты мне надоел, дорогой, — сказала Дейзи. — То появляешься, то исчезаешь. Я уж думала, что избавилась от тебя. Только я начинаю отмечать это событие, как ты опять тут как тут, не ждала, не ждала! А ты даже не радуешься.

Тим сидел на кровати Дейзи, уставясь перед собой невидящим взглядом. Неподвижный, с застывшим лицом, только изредка моргая.

— Ну же, мистер Голубые Глазки, веселей, покажи, что ты живой! Никогда не видела тебя таким. Обычно ты шастаешь по квартире, как водяной жук, ни на секунду не угомонишься. А тут битый час сидишь, как чертов монумент. Мне что, сесть тебе на башку, как голубю на статую?

— Извини, — проговорил, скорее прошептал Тим, сидя все так же неподвижно и глядя в окно.