– Александр Михайлович вне себя, – по секрету сообщил Билич. – Он твердо намерился притащить с собой в Россию какое-нибудь здешнее чудо живым. И, как назло, живыми ему попадаются такие твари, что на «Манджуре» их не повезешь.

Мушкетов представил себе Горбунка на палубе канонерки. И рядом – гору зелени, которую такая туша сожрет за месяц плавания. Воображаемый «Манджур» накренился и пошел ко дну.

– У вас воды не найдется? – попросил он. – Вроде бы и напился, но после этой скачки во рту до сих пор сухо.

Врач сунул ему флягу.

– Держите, – отозвался он. – Не смотрите, что запах дрянной: это минеральная вода, не хуже пятигорских. Нам еще повезло, что только один человек слег с кровавым поносом, – у немцев двое вовсе в могилу сошли, хотя у них с дисциплиной строго и воду кипятить догадались сразу же. Лучше пить минеральную. Благо источник тут совсем рядом.

Теплая вода во фляге отдавала тухлыми яйцами, но на вкус оказалась приятной, чуть сладковатой от железистых солей. Мушкетов с ходу выпил почти все.

– Флягу себе возьмите, – отмахнулся Билич, – сходите к источнику, прежде чем заступать на караул, наберете еще. Только опивки обязательно выплесните: там на дне осадок ржавчины понемногу образуется.

– Не вижу, чтобы источник парил, – заметил Мушкетов, вешая флягу на пояс.

– Вода не горячая, – ответил врач. – Так, тепловатая слегка. Жалко, течет небыстро. На питье и готовку хватает, а для помывки уже приходится издалека таскать.

– Что ж, не буду вам мешать. – Геолог наклонил голову. – Последую вашему совету.

Он тоскливо вздохнул:

– Как же мучительно ждать!

– Мучительно будет ждать вызволения, – педантично заметил врач, – если нашим товарищам не удастся одолеть британцев. Тогда мы застрянем на этом берегу по меньшей мере на год, словно полярники на зимовке, с той только разницей, что полярники к испытаниям готовятся. Мы же оказались брошены, словно кур в ощип.

И даже подготовка не всегда помогает, докончил Мушкетов невысказанное. Третья экспедиция Толля, несмотря на все меры предосторожности, закончилась катастрофой… да мало ли погибло путешественников в негостеприимных и суровых краях?

– Даже если случится худшее, – с напускной уверенностью промолвил он, – мы дождемся спасения. Команда «Фальконета» провела на берегу Геенны почти полгода – а ведь у них не было ни оружия в достаточном количестве, ни опыта, ни знаний, ни, что самое главное, дисциплины и сплоченности русских моряков.

– У нас тут, если вы не слышали, революционеры обнаружились на борту, – хмыкнул Билич. – До стрельбы дошло. Это говоря о сплоченности. Да и оружие… винтовок в достатке, а патронов? Месяц-другой, и дойдем до того, чтобы, как троглодиты, копать ловчие ямы для динозавров и отбивать стимфалид копьями.

– Надо будет – возьмем на копья, – ответил Мушкетов приглушенно.

Врач бросил на него короткий острый взгляд.

– Сегодня умер матрос Кошкин, – промолвил он. – Тот… дракон… что напал на наш лагерь, ударил его хвостом – уже в агонических корчах, сослепу. Множественные переломы, разрывы внутренних органов… удивительно, что несчастный протянул так долго. Вместе с ним мы потеряли девять человек. Несмотря на все наше хваленое оружие. Если разменивать по девять человек на одно чудовище, арифметика получается невеселая.

– Но выхода у нас нет, – заключил геолог.

– «Терпение нужно вам, – процитировал врач, – чтобы, исполнив волю Божию, получить обещанное».

Он помолчал немного и добавил:

– «Праведный верою жив будет; мы же не из колеблющихся на погибель».

Вокруг родника громоздились бурые скользкие валуны. Вода вытекала из косой трещины, полузаросшей ржавым осадком, сбегала по камням, оставляя потеки цвета жженой умбры, скапливалась в мелкой луже над слоем пушистого ила, и сепией стекала под зеленый полог гнетовника, в невидимый ручеек.

Немец-пулеметчик со своей позиции помахал Мушкетову рукой. Должно быть, с этой стороны к лагерю часто подходили на водопой звери, раз в столь неудобном месте решили устроить пулеметное гнездо. Присутствие его странным образом успокаивало геолога, хотя, если какая-нибудь хищная тварь набросится из кустов, пулемет не поможет – ну, разве что избавит от лишних мучений.

От воды тянуло сложносоставным смрадом вулканического источника: сероводород, сернистый газ, горячая ржавчина и преющая в луже хвоя. Солдаты уже протоптали тропу к роднику, изломав сапогами хрупкие наросты минеральных отложений вокруг трещины. Геолог тоже не стал набирать отстоявшуюся воду из лужи, лишь отметив для себя, что засохшие следы каких-то ящеров на бережку неплохо бы зарисовать, пока есть свет, а лучше – снять отпечатки. Он пристроился на коленях у скалы и замер, уловив краем глаза движение в деревьях.

Что-то мелкое скользило по стволу псевдолиственницы. Мушкетов всмотрелся, усилием воли разделяя серо-бурую кору и серо-бурые перья.

Существо было скроено по привычному уже лекалу: не то птица размером с ворону, не то ящерица, покрытая невнятной расцветки перьями. Желтый гребешок на узкой голове торчал лихо и нагло, напоминая… да, понял геолог, бабочку, вернее, крупных сетчатокрылок, заменявших здесь бабочек. Длинный жесткий хвост на конце украшен был ромбовидным вымпелом или опахалом из тех же перьев. Трудно было сказать, до какой степени пригодны к полету когтистые крылья, однако по стволу тварь ползала быстро и ловко, несмотря на неуклюже растопыренные передние лапы. Мушкетову доводилось читать, что у южноамериканских гоацинов птенцы сохраняют рудиментарные когти на конце крыла и умело лазают по ветвям – должно быть, схожим образом.

Но если у хищников и мелких не-совсем-птиц в крылья, практичные или нет, превращались лишь передние лапы, то это существо отрастило маховые перья и на задних.

– Эй! – вполголоса бросил геолог, ожидая реакции.

Существо глянуло на него бисерным черным глазом. Потом взбежало на нижнюю ветку, повисшую над источником, и – прыгнуло.

Крылья развернулись в полете, все четыре. Силуэт странной твари обрел юркую стремительность. Почти не взмахивая лапами, только за счет подъемной силы едва заметного ветерка существо исполнило несколько причудливых пируэтов между ветками, пастью подхватывая в полете что-то незаметное взгляду, и так же внезапно скрылось из виду.

– Надо же… – сам себе пробормотал Мушкетов, подставляя флягу горловиной под слабые струйки минеральной воды.

Фляга полетела в лужу. Детским, первобытным движением геолог сунул в рот ошпаренные пальцы.

Вода была кипящая.

– Семьдесят два, – объявил Обручев, вытаскивая из воды термометр Реомюра. – Три градуса в час… может, чуть больше. Если так пойдет и дальше, то еще до темноты источник закипит.

– Это сходится с наблюдениями доктора, – заметил Мушкетов, пошевелив губами. – Он при мне упомянул, что утром вода была тепловатая. Предположим, двенадцать часов… такими темпами – тридцать шесть градусов. Ну да, это сорок пять по Цельсию: можно сунуть руку без опаски.